— Спасибо! Кстати, ты делаешь успехи, как агент?
— Не люблю, когда успех сваливается неожиданно.
— Брось. В нашей работе многое сваливается неожиданно, и хорошо, если это успех.
— Когда ты рядом, не хочется ни об успехах, ни о работе.
Он подошел и привлек ее распаренное, дышущее цветочным ароматом тело к себе, припал к мокрым, ненакрашенным губам. Бакелитовый «Филипс» страдострастно щипал воздух скрипками оркестра Барнабаса фон Геци.
— Погоди… Сейчас же сюда придут… нетерпеливый…
Изъятие вещественных доказательств было скучной процедурой. В качестве понятых, чтобы не далеко ходить, пригласили прислугу. Молодой следователь, фамилии которого Виктор не запомнил, предъявил им тетрадь и упаковал ее в целлофан (тут Виктор вспомнил, что на ней остались отпечатки пальцев его и Ступина); протокол составлял неторопливо и с подчеркнутым тщанием, видимо, стараясь отличиться усердием в столь ответственном случае, фиксировал характеристики и индивидуальные признаки вещдока. Виктор подумал, не приобщит ли он к делу еще и палку из шкафа, что создаст некоторые неудобства, однако в отношении тайника почему-то ограничились фотографированием — лысоватый сухонький фотограф, пыхая магнием, вертелся по комнате со своей цейссовской широкопленочной «Супер-Иконтой» с объективом на гармошке.
Виктору пришло в голову, что «Супер-Иконта» ну очень похожа на фотоаппараты «Москва», с которыми до семидесятых промышляли провинциальные фотографы, запечатлевая в кадре шесть на девять группы экскурсий возле памятных мест; похоже было, что производство ее вывезли из Германии после войны. Интересно, а сколько бы заработала фирма, если бы Гитлер просто торговал с Союзом, подумал он, и тут же удивился странной особенности человеческой психики: дело пахнет заговором, возможно, полетят чьи-то головы, а у него в башке вертятся какие-то мелочи, вроде экзотического фотика. Кстати, а надо ли жалеть головы, которые полетят? Как бы они вообще тут все обернули? И что бы с ним было, попади он сюда при других победителях?
Он попытался настроиться на что-то серьезное. Ну вот, например, что делать, если в нашей реальности Сталина используют для взращивания в россиянах комплексов вины и неполноценности? По канонам психологии надо внушить себе, что то, что окружающие считают недостатком — на самом деле достижение. Значит ли это, что Россия, чтобы перестать морально себя унижать, должна возродить культ Сталина? Но если возродить культ — не захочет ли кто-то под этим соусом возродить и репрессии? И вообще, в Сталине ли дело, подумал Виктор. Пугаться надо не того, что кто-то хочет ввести в России репрессии, а того, что кроме репрессий, в ней никакие механизмы почему-то не работают. Если нет репрессий — тогда коррупция, законы, естественно, не исполняются, и чем лучше, если произвол явный и административный заменяется произволом скрытым и денежным? Вроде о чем-то подобном он уже думал…