Штемпель был датирован 2 июня; на конверте, как обычно, значилось; 9 часов утра. Открытку бросили в ящик в то самое утро, утро последнего дня.
Открытка была тоже последней. И ни одной орфографической ошибки, в которых так непосредственно обнаруживались ее наивность и простота; но на этот раз Дезире, видимо, особенно постаралась. Незначительные слова, похожие на исповедь, торжественное провозглашение счастья. И Крепко тебя целую. Последний вздох.
Эта жизнь в жизни, эти три дня (хотя отсрочка, подаренная иллюзией жизни через почту, не складывалась в три дня: от утра четверга до субботнего утра — всего сорок восемь часов), ход которых надо было бы остановить, пронеслись с головокружительной быстротой. Г-н Амбер преуспел в своем грубом натиске: подхваченный порывами коммерческой бури, директор вышел из задумчивого оцепенения. Дело Ле, решение которого вполне можно было бы отложить до следующей недели, теперь, когда оно завершилось, незамедлительно потребовало чрезвычайного внимания. И г-ну Кошу ничего не оставалось, как положить последнюю весточку поверх других глянцевых голубых открыток, убрать их в ящик и отправиться в контору, где г-н Соэ и двое других служащих уже ожидали, чтобы отправиться с ним в Антверпен и начать там составление описи имущества приобретенной фирмы. Вечером, возвращаясь в Льеж, он снова проспал всю дорогу.
Но на следующий день было воскресенье, день, ненавистный для одиноких людей. Он предвидел, что его пригласят в замок Бородача, и хотел бы избежать визита; но существовало дело Ле и необходимость отчитаться в том, что он обнаружил в течение первого дня изучения дел фирмы и описи. Утро прошло быстро: в конторе за последние дни накопилось много бумаг; до одиннадцати часов он занимался их разбором, затем состоялась длительная беседа с патроном. Отказаться от завтрака не удалось. Мадемуазель Ариадна была одета по-воскресному, в шелковое платье; г-н Кош не был уверен, сочла бы Мадлен безобразным этот цвет, который, на его взгляд вполне можно было бы назвать баклажановым. С беззастенчивой напористостью спиритка спросила у г-на Коша, какие послания он получил и не были ли они последними.
— Кстати, мосье Кош, — сказал патрон, — вам надо бы принести открытки дочери, чтобы мы в точности могли проследить маршрут ее путешествия по большому атласу.
Немного смутившись, г-н Кош признался, что открытки у него с собой. Пиджак действительно оттопыривался на уровне сердца, того сердца, которому мадемуазель Ариадна уже приписала расширение: он завернул их в небольшой пакет, собираясь попросить разрешения посмотреть атлас патрона, даже если тот и забыл о своем предложении. Выпив очищенного от кофеина кофе, все трое поднялись в археологический кабинет. Это была просторная комната, уставленная книгами и ящиками с картотеками; овального стола не хватало для исторических трудов, вдоль окон построили стеллажи, на которых громоздились планы и монографии. План раскопок, предпринятых в саду, занимал часть одной стены. За окном, в проеме между большими деревьями, довольно далеко был виден дом г-на Коша и окно, у которого он теперь каждый вечер долго вопрошал звезды.