— Грубо. Они ведь вступают с людьми в симбиоз. Кому от этого хуже?
— Стать коконом для какого-то беса — это разве не хуже?
— Я бы не стала употреблять слово «бес». Скажем, это иная форма жизни, протекающая за пределами нашего мирка. Могу предположить, что отдельные ее особи извергаются некой маткой… Неаппетитно, но нужно уметь вовремя перейти на сторону тех, кто сильнее, а красоту потом наведут медийщики — им за это деньги платят. Эти создания из Посленастоящего вполне настроены на сотрудничество. Не надо переживать, что они кого-то немного обидели, человечество должно теперь играть пассивную роль. От этих гостей его не защитят ракеты и прочие пухи, оно бессильно, потому что сгнило. Тебе ли этого не знать?
— Это вроде того, что индейцы были беспомощным мясом перед западными завоевателями?
— Вроде того, только не столь брутально.
Ее умелая рука опустилась ему на затылок и он ощутил ласку, скрытую в ее пальцах.
И вдруг Джэд исчезла. Сева не сразу понял, что посох-клюка матушки Ефросиньи выдернул тетю Ядвигу из машины. Когда надо, инокиня появлялась внезапно и развивала мощность не меньшую, чем трактор.
— Не все сгнило Божьей милостью, — решительно заявила матушка Ефросинья.
Однако тетя исчезла ненадолго. Когда она появилась вновь, ее платье уже лопнуло, кожные покровы прибрели прозрачность, так же как и остальная плоть, приметны были только ягоды глаз, стебли яичников и что-то обвившееся вокруг позвоночника. Тетя потянулась к Севе, его кровь забурлила, готовая выплеснуться наружу, чтобы напитать вампира, атакующего из Преднастоящего. Но волна сорвала Кречетникова с тверди и швырнула словно в водоворот. Вместе с тварью они закружились в вихре, а потом провалились вниз. Когда было уже видно жерло воронки, она бесстыдно раскинула ноги, из ее лона вышел длинный шип, сияющий как расправленное серебро. В последний момент Сева вывернулся из ее объятий, протянул здоровую левую руку к тетиному позвоночнику, обвитому червем, сорвал его и бросил вниз…
Может век, а может и мгновение он находился в пустоте, серебристой, рассеченной сияющими прожилками как мрамор. Он висел в ней, не чувствуя тела, не слыша своего дыхания, потом стал «всплывать» в светоносных потоках. Смутные тени оформлялись, становились резче и наконец он оказался в привычном окружении.
Матушка Ефросинья смотрела на него столь широко открытыми глазами, что, казалось, они занимают поллица. Наконец она подытожила:
— Ты сделался совсем прозрачным, будто растворился в серебристом тумане. Но я молилась и ты стал возвращаться.