Он знал, что никогда больше ее не увидит. Все закончилось. Всему пришел конец, а он-то всегда думал: «Что бы ни случилось, я умру раньше тебя…» Она должна была плакать на его могиле, а не наоборот.
Жизнь закончилась, и ему уже нечего было ждать.
Он покинул церковь с видом человека, которому больше нечего терять.
Дон Маттео, когда они приехали в Монтефиеру, позволил Терезе уговорить себя еще на одну тарелку ribolitta [109]. Энцо сидел в своей комнате, уставясь в окно, и рассказывал про Умбрию Эди прятался в логове и яростно поглаживал кролика.
Все как всегда. За исключением того, что не было двух членов семьи.
Матери и дочери.
– Комисcapио допрашивает каждого человека в городе, – рассказала Тереза, – причем не меньше часа. Он сажает их в свою машину и хочет знать все. Все. Он надеется на что-то, но никто не может ничего сказать. Никто не видел убийцу.
Риболитту подогревали уже в третий раз, и на вкус она была великолепной.
– Я говорила с Марцией, Леонардо, Массимо, Джузеппе, Даниелой, Франческой и Сереной. Они все сказали комиссарио, что Сара и Эльза были прекрасными женщинами. Порядочными, аккуратными и умными. Они были частью нас, частью этого города. И они не заслужили смерти. Но комиссарио, который приехал из Рима, конечно, не может этого понять.
Тереза всхлипнула, расчувствовавшись от того, что сама сказала. Жители держались вместе. Они поддерживали Симонетти, чтобы показать: убийцы среди нас нет. Донато Нери мог хоть зубы на допросах проесть, ничто не могло продвинуть расследование ни на сантиметр.
После еды дон Маттео благословил дом и приложил крестик ко лбу Терезе и Романо.
– Да пребудет мир с вами! – сказал он, перед тем как уйти.
Марчелло Ванноцци возник на пороге спальни внезапно, как призрак. Пиа, которая как раз писала письмо школьной подруге на Капри, удивленно уставилась на него. Такого он себе еще не позволял. До сих пор он признавал за женой право желать, чтобы ее не беспокоили, и сидел в кухне перед древним телевизором, корпус которого был обмотан изолентой, но в остальном он был полностью исправен.
– Что такое? – недоуменно спросила она и машинально прикрыла письмо книгой.
– Убита Эльза Симонетти. Точно так же, как и ее мать. В том же доме. Кто-то перерезал ей горло.
– Я знаю, – тихо сказала Пиа. – В городе уже говорят об этом, и карабинеры допрашивают всех.
– Этому кошмару нет конца.
– Да.
– Кто-то хочет искоренить всю семью.
– Похоже на то.
Пиа понимала его. Пиа была того же мнения, что и он. Боже, как ему не хватало вечерних разговоров с ней! Ее юмора, ее тонких замечаний или просто молчаливого согласия, когда он высказывал свое мнение по какой-то проблеме, которая обсуждалась по телевизору.