– Что я сделал не так? – заикаясь, прошептал он.
– Ничего, – ответила она и вздохнула. – Дело в том, что это был всего лишь раз. Один вечер. Особая ситуация, и ничего больше. Такое не повторяется. Когда ты, в конце концов, поймешь это?
– Ладно. – Он чуть не плакал. – Ладно, – повторил он, потому что не знал, что еще должен сказать.
– Chiao, bello [54], – нежно сказала она и поцеловала Рико в щеку.
Потом она исчезла.
Рико взял больничный и целую неделю пролежал в постели. Роберта не знала точно, но подозревала, что его болезнь, которая выражалась не в симптомах простуды, не в боли, не в высыпании на коже и не в повышении температуры, была связана с этой стервой из Монтефиеры. Мать ухаживала за ним, но Рико был ко всему равнодушен. Он без возражения, безучастно глотал лекарства и еду, а остальное время тихо, с отсутствующим видом лежал на спине, как больной, находящийся в коме и не воспринимающий ничего из окружающего мира. Он молчал, ни о чем не спрашивал, ничего не отвечал.
Через неделю он встал, принял душ, ни слова не говоря оделся и поехал на работу в больницу. Возвращаясь домой, он был замкнутым и тихим. Его матери казалось, будто на ней надета шапка-невидимка, поскольку он вообще с ней не разговаривал. Он был живым с виду, но омертвевшим внутри.
Роберта не пропускала ни заутренние молитвы, ни воскресные богослужения. Она стояла на коленях на жесткой и неудобной церковной скамейке, хотя ноги невыносимо болели, проклинала Сару Симонетти и молила Бога о справедливой, но, главное, жестокой каре для этой ведьмы и о прощении для сына, чтобы он обрел покой и вернулся в этот мир.
Тереза и Эльза сидели за домом на солнце перед широко открытой кухонной дверью и чистили помидоры. Как и каждый год, они созрели в конце июня и стоили сейчас на рынке всего лишь пару лир за ящик. Каждое утро Романо привозил четыре-шесть ящиков, которые Тереза перерабатывала на соус. Помидоры обдавали кипятком, снимали с них кожицу, мелко нарезали, а потом варили с чесноком, перцем, солью, базиликом и порошком паприки на медленном огне, пока сок не загустевал и его уже можно было заливать в банки. В эти дни Тереза готовила запас соуса на зиму для траттории и обеих семей.
У Эльзы в руках был огромный нож, которым она нарезала очищенные помидоры маленькими кубиками. Если у нее заканчивалось терпение, она больше портила помидоры, чем резала. Тогда Тереза строго смотрела на нее поверх очков, но ничего не говорила.
– А что такое «дитя любви»? – вдруг спросила Эльза.
Тереза ошеломленно замерла и на миг даже перестала чистить помидоры.