Хан отбросил газету и, вскочив на ноги, заметался по кабинету.
Вот оно что! Девчонка обвела его вокруг пальца! Пронюхала где-то о планах японцев и… Вот сучка! Да и сам он хорош! Ведь чуял, что неладно что-то с этим заводом, и все-таки купился, как мальчишка купился! Да и как было не купиться — ведь столько лет этот Богом забытый СиАМ никому на хрен не был нужен, и тут вдруг эта девка со своими деньгами… А потом, кстати, еще и Боб… Погоди-погоди… А ведь Боб-то явно неспроста подъезжал тогда насчет акций… Знал, наверняка знал что-то, пройдоха! Но раз у этой Цыбиной аж 89 процентов, значит и Боба она тоже обскакала! Выходит, и старина Боб от нее пострадал? Ай-ай-ай, как нехорошо…
Вдруг на ум пришла перевранная строчка из Высоцкого: «Эх, Боря, мы одна семья, мы оба — пострадавшие!» и завертелась, зазвучала в мозгу навязчивым рефреном… Беззвучно шевеля губами, Хан задумчиво барабанил пальцами по столу в такт песенной строке. Потом решительно прихлопнул ладонью, как бы подводя итог своим размышлениям, и снял телефонную трубку.
— Боб? Здравствуй, дорогой! Узнал?… Да, я… Вот что, дружище, надо бы нам с тобой встретиться и потолковать…
Левчик тонул, шел камнем на дно. Вчера истекла последняя отведенная боссом неделя, а он так ничего и не разведал. Да и как бы он что-нибудь узнал, если все последние дни он не мог думать ни о чем, кроме неотвратимо приближающегося конца срока. Страх перед боссом парализовал его, он потерял всякую способность к активным действиям. Как тень он бесцельно слонялся по заводу, думая лишь об одном — что его ожидает. В лучшем случае сошлют простым бойцом к Греку, месить морды ларечникам, а в худшем… О худшем было страшно подумать — Левчик слишком хорошо знал, чем может обернуться для него гнев босса.
Не раз в его голове всплывала простая мысль — бежать, бросить все к чертовой матери и немедленно бежать как можно дальше. Но он понимал, что боссу с его обширными связями не составит труда разыскать его где угодно. Вытащит хоть из-под земли — и тогда-то уж конец будет только один.
Накануне последнего, рокового дня Левчик совсем потерял голову. Вечером он вернулся на дачу, запер все двери, отключил телефоны и, чтоб как-то справиться со ставшим невыносимым гнетом тоски и страха, открыл бутылку виски. Он пил стакан за стаканом, но алкоголь почти не помогал. Легче не становилось, наоборот — появилась щемящая жалость к себе и горькая, по-детски наивная обида на несправедливость жизни. Ведь он же хотел как лучше, чтобы всем было хорошо. Чтобы босс заполучил всемогущего Наташкиного покровителя, чтобы ему самому подняться повыше, встать на ноги покрепче, чтобы у Наташки был сильный, надежный, любящий муж… И вот что в результате вышло… Сидит он теперь один, не нужный ни боссу, ни Наташке, вообще никому! И что его ждет завтра — одному Богу известно…