Но в этот момент и без того натянутые нервы Ральфа Оуэна не выдержали. Услышав про «суд и высшую меру», первый помощник совершенно потерял голову от страха. И не нашел ничего лучше, как, выхватив меч, вцепиться в леди Мак-Лайон, громогласно объявив, что, если ему не дадут уйти, пленницу он зарежет… На что старик надеялся, было не очень понятно, но факт остается фактом – этим он погубил себя окончательно. У сэра Дэвида как пелена с глаз упала!.. А следом упал и сам недалекий интриган – бойцов-то Оуэн видел, и пиратов, и готового к броску Творимира тоже. А вот что касалось одного маленького мохнатого обстоятельства, весь поход квартировавшего в адмиральской каюте… О брауни Ральф даже понятия не имел!.. И когда откуда-то снизу, словно просочившись сквозь палубу, прямо в лицо первому помощнику скакнул ощерившийся острыми зубками черный комок, Оуэн окончательно растерял присутствие духа. И едва не лишился руки – мирный хранитель очага так рьяно вгрызся старику в запястье, что отдирать его пришлось втроем, даже после того, как меч выпал из разжавшихся пальцев преступника. Перепуганную леди освободили, Оуэна спешно заперли в трюме, Десмонду принесли запоздалые извинения, у Чарли с трудом отобрали нож, а сэр Дэвид с горечью осознал, что был слепой марионеткой в руках прожженного негодяя… Как позже признался Ханту сам Ивар, очная ставка и громкие обвинения были чистой воды авантюрой. Окажись у адмиральского помощника чуть больше мозгов и чуть меньше трусости, он вполне мог бы отовраться. Но повезло. Рискованная затея удалась.
А наутро обнаружилось, что пленник исчез. И с ним – еще десяток матросов и «Воитель». Команду корабля вместе с его капитаном – то ли Стивенсом, то ли Соммерсом – нашли в паре миль южнее, в шлюпке. Слава богу, живых и невредимых. Подкупленные матросы судно увести согласились, но своих резать отказались… Как бы то ни было, преступник сбежал, и где его теперь искать – вопрос не из простых. Впрочем, адмирал полон решимости это сделать. «Только надо ли? – вдруг подумалось Ханту. – Я почти пять лет жизни угробил, пытаясь отловить этого ублюдка! Так что ж теперь – еще десять на ветер выбросить?..» Он вспомнил трясущиеся морщинистые щеки Оуэна, покрытые старческими пигментными пятнами, скрюченные ревматизмом пальцы, плоские от ужаса глаза… и ему стало противно. Глупый старик не стоил даже того, чтоб его ненавидели – он вызывал только чувство гадливой жалости. «И марать руки о такое ничтожество, – понял капитан, – мне совершенно не хочется!.. Ну его к дьяволу, право слово!»