Сегодня в этой комнате Расул Расулович назначил собрание родительского актива. Я уже знаю повестку дня. Она написана на пригласительных билетах, которые вчера рассылала наша машинистка Саодат.
«Дорогой товарищ!
Приглашаем Вас на собрание родительского актива, посвященное обсуждению юнкоровского похода.
Просьба не опаздывать».
До собрания еще целый час, но актив уже шумит и высказывается. Я три раза подходил к дверям и три раза слышал свое имя. Было совершенно ясно — там меня не хвалят. Хвалят у нас чаще всего, когда избирают или провожают на пенсию. Избирать меня некуда, а на пенсию, кажется, рановато.
Я сидел за своим «катафалком» и страдал: чего это они взбунтовались, чем им не понравилась моя физиономия?
Скорее всего узнали, что я тоже не прочь пойти в поход, и хотят дать мне на собрании от ворот поворот. Не станут же они просто так трижды поминать мою фамилию!
И редактора я тоже никак не мог понять. С одной стороны, он вроде за меня, а с другой — совсем наоборот… То похвалит меня, обнадежит, то вдруг нахмурится и даже на вопросы не отвечает.
Подливали масла в огонь телефонные звонки. Только положит Расул Расулович трубку, уже снова — дзынь, др!
По телефону, видимо, говорили про меня. Не зря Расул Расулович косил глазом в мою сторону и отвечал как-то очень нерешительно и кратко:
— Да… нет… это слухи… сам боюсь…
Это надо было понимать так:
— Вы что, в самом деле хотите отправить в поход этого свистуна?
— Да…
— Это окончательно?
— Нет…
— Слышали, что он отмочил на рынке?
— Это слухи…
— А он не подведет нас под монастырь?
— Сам боюсь…
Я расстроился и даже не заметил, как вышел редактор и разбрелись один за другим наши сотрудники. Кто в столовую, кто за пачкой сигарет, а кто в палатку хватить на лету кружку пива.
Привела меня в чувство машинистка Саодат. Она пришла с актива, записывала там выступления и предложения.
— Саша, — сказала Саодат, — тебя зовет Расул Расулович. Иди скорее.
Лицо Саодат сияло: она всегда радовалась чужим радостям. За это ее все любили. Я тоже.
— Чего же ты сидишь? — удивилась она. — Тебя назначили старшим похода. Расул Расулович сам сказал.
Я посмотрел на Саодат, будто сквозь туман, и поплелся в комнату, где заседал актив. Я переволновался и теперь ничего толком не соображал. Мне задавали вопросы — кто я такой, с кем вожусь и, вообще, какие у меня убеждения и взгляды. Про водку и папиросы тоже спрашивали.
Вопросов было много. Я терпеливо отвечал: «Не пью, не курю. Нет, нет, нет».
После актива Расул Расулович усадил меня на «сковородку», вынул из стола карту Таджикистана и сказал: