Таяли на языке копченые по-горячему черноморские ставридки и знаменитая одесская барабулька, задорно хрустели на зубах свежие огурчики, блестели росой пучки молодого зеленого лука, петрушки и сельдерея, хрустел красный редис, подмигивал фиолетово базилик, искрились разломами исполинские розовые помидоры.
Оглушающе пах острым мясом и луком огромный осетинский пирог.
Дымились в небольших плошках густая кавказская солянка, красная жгучая фасоль с травами и овощное рагу.
Белела паром молодая картошка под густой деревенской сметаной.
Густо искрилось в грубых двухсотграммовых стаканах молодое, немного шипучее вино.
Сладко шипели жареные с чесноком баклажаны.
Плакал густыми слезами свежий кавказский сыр.
Было хорошо…
Насытившись, оба немного расслабились, однако у Ворчакова все же тускло сосало под ложечкой: что-то он – не они, а он, лично ответственный за безопасность Вождя, – упустил.
Что-то важное.
– Скажите, Осип, – вздыхает, отхлебывая молодое вино, – вы в современной музыке как, разбираетесь?
Шор фыркнул.
Отошел ненадолго в дом, вернулся, бросил на обеденный стол, заботливо убранный хозяйкой, пару пачек заканчивающегося у Ворчакова питерского «Дюшеса».
– В молодости, – закуривает, – неплохо танцевал под негритянский джаз. И разумеется, очень любил танго. Сейчас уже должность не позволяет. Начальник угро, кривляющийся, как черножопая обезьяна, – это неприлично. Особенно если этот начальник, хоть и крещеный, но как ни крути – еврей…
Никита с благодарностью спрятал одну из принесенных Осипом пачек в карман легкого, по одесской жаре, льняного пиджака.
Улыбнулся.
– Вопрос вашего происхождения, Осип Беньяминович, – смеется, – я постараюсь более не поднимать. Вы отличный сыскарь и преданный России государственный служащий, это главное. Хотя сейчас, как вы понимаете, я не об этом. У нас не так давно состоялся с Валентином Петровичем весьма странный разговор. Его почему-то беспокоит один негритянский спиричуэл. Некая мелодия под названием «Туман на родных берегах». Вам это ни о чем не говорит?
Шор почесал бритый затылок и странно скривился.
– Нет, – отвечает, – я даже мелодии такой ни разу не слышал. А вы это к чему?
– Да если честно – ни к чему. Вождь ничего не говорит просто так, не по делу. А тут – обратил наше с Лаврентием внимание на эту композицию, которую я, как и вы, ни разу не слышал. Вот мне и подумалось: может, это песенка из вашей совместной юности. Мне очень не нравятся подобные загадки, на которые я не знаю ответа.
Осип понимающе кивнул.
– Валентин и вправду не любит говорить загадками, предпочитает определенность. Именно потому он и не стал поэтом, хотя способности, несомненно, имел. Но вы не там ищете, Никита Владимирович. В нашей юности были другие песни. Совсем другие… Может, попросить чаю? Или кофе сварить?