Никита на секунду задумался.
– Лучше кофе. А то наелись от пуза, может в сон потянуть. Нам с вами сегодня еще работать…
Шор словно бы на секунду задумался, а потом заразительно, немного по-детски рассмеялся.
– Заседание продолжается, господа присяжные заседатели! Но командовать парадом тут буду я. Поэтому мы с вами сначала распорядимся заварить нам зеленого чая, для бодрости и пищеварения. А потом я растоплю мангал и изображу настоящий турецкий кофе в песке, очень крепкий и сладкий. Спать точно не захочется. Как, согласны?!
Никита, тоже смеясь, развел руки в стороны:
– Вы, Ося, и мертвого уговорите. А пока, до чая, может, еще вина? И давайте-ка попробуем порассуждать, чем могла напугать нашего Валентина Петровича невинная негритянская мелодия. Вот не идет она у меня из головы, и все тут. Боюсь что-то важное упустить. А в моем деле, как и в вашем, Осип, сами понимаете, мелочей не бывает.
Шор серьезно кивнул.
– Понимаю, – наполняет стаканы душистой «Изабеллой». – Ой, как понимаю. Ну что ж. Давайте попробуем. Может, чего и нарассуждаем. А там уже – как получится. Выше головы все равно не прыгнешь, как ни старайся…
Вечером, когда Ворчаков сидел в полицейском участке, снова и снова продумывая план операции и стараясь предусмотреть самые невероятные варианты, во временно оккупированный им кабинет местного начальника широкими, стремительными шагами не вошел – ворвался Шор.
С покрытым испариной бритым черепом и вместительным кувшином, видимо, отвратительно-ледяного пива.
Шор неодобрительно покосился на вьющийся клубами над столом Никиты папиросный дым, покачал бритой башкой, поморщился и распахнул настежь печально заскрипевшее под порывом свежего ветра окно.
И загородил его, грузно взгромоздившись на подоконник.
– Херня какая-то получается, Никита Владимирович. Глубокая и непонятная. Я бы даже сказал – абсолютная херня. Пару часов назад Женька нашелся. Катаев в смысле. Тьфу. Ну, то есть писатель Катынский. Сам пришел. Говорит – отпустили…
Ворчаков промолчал, лихорадочно просчитывая варианты.
Закурил новую папиросу, тут же смял ее в переполненной окурками пепельнице.
– Не бежал? Именно отпустили?
Осип поцокал языком.
Почесал бритый затылок.
– Отпустили. Проводили к выходу из катакомб и велели, говорит, кланяться брату. Типа, не знали, чья он родня…
Никита недобро усмехнулся.
– Врут.
Шор неодобрительно покачал своей огромной, начисто выбритой головой с суровым и породистым библейским носом.
Покривился брезгливо.
– Даже не сомневайтесь, Никита Владимирович. Врут. И плохо врут. Как забеременевшая гимназистка доверчивой тетушке. Низкий сорт, нечистая работа. Умыкали его очень профессиональные ребята, я немедленно уволюсь из розыска и уйду в управдомы, если это не так. Вопрос – зачем…