Ворчаков удивился:
– Спиричуэл? На губной гармошке?!
Настя сначала посмотрела на него с удивлением.
Потом рассмеялась:
– Спиричуэл?! – поднимает вверх густые, идеальной формы, фактически не щипанные брови. – Ах, да… Отец приносил домой пластинку для патефона. Было очень забавно слушать, как эту песенку на свой лад перепевают дикие североамериканские негры. Забавно и неожиданно. Но на самом деле это старинная цыганская песня. Или румынская. Древняя, как сами Карпаты. А пели ее, рассказывал отец, цыгане. Когда они стояли в Яссах, там был небольшой румынский ресторанчик, где играл цыганский оркестр. И какое-то время эта песня была чем-то вроде неофициального гимна их полка. Она называлась «Туман на родных берегах», а им очень хотелось домой, в Россию…
Они помолчали, каждый, как водится, о своем.
Настя вспоминала, а Ворчаков, изо всех сил сохранявший невозмутимость, неторопливо пил виски и лихорадочно просчитывал различные варианты самых неожиданных и невероятных логических конструкций.
Значит все-таки Яссы.
А Яссы – это Старик.
Дед.
Катаев правильно опасался: кто-то ищет выход на Старика, кто-то из старинных друзей, сослуживцев даже не по Гражданской, победе в которой мы до сих пор обязаны непримиримым «дроздам».
А по Первой империалистической, где – видимо, вместе с отцом Настеньки – они воевали на румынском фронте.
Канцлер прав: как только закончим с этим дурацким Парадом, надо внимательно пощупать за вымя окружение Старика.
Кто-то явно ищет с ним контакт, кто-то из тех, кто способен напомнить опальному генералу даже не про Деникина. Не про Ростов, Царицын и Первопрестольную, которые легли в пыль перед его батальонами.
Про те времена, когда сформировавшийся для борьбы с большевизмом на румынском фронте корпус распался, и молодой еще и совсем в ту былинную пору не легендарный полководец, – еще даже не генерал: обычный полковник и командир полка выдохнул ставшее историческим:
– Я иду – кто со мной?
Но кто?!
Бежавший в Испанию Месснер?
Артиллерист Невадовский?
Полковник Туцевич?
Конради?
Макаров?
Кто?!
Кто бы это ни был – он очень опасен.
Катаев прав, Старика следует максимально тихо, но незамедлительно устранять.
Или нет?!
Сам по себе он не опасен – слишком романтичен, без прагматизма, и каждый раз сомневается, что-то предпринимая: «Не нанесу ли я этим вреда России?»
Фанатик.
Фанатик и аскет, ни разу за всю свою жизнь и за все свои войны не выпивший ни одного бокала вина и не выкуривший ни одной папиросы.
«Добровольчество – добрая воля к смерти».
Принципиально одинокий.
Выгнавший красавицу-жену еще до Первой мировой только за то, что она хотела быть актрисой, а он посчитал это несовместимым с положением жены офицера Русской императорской армии.