— Доброе утро, миссис Доналдсон, мистер Портер, — приподнялся в кресле Баллантайн.
— Не стану спрашивать, как вы себя чувствуете — это пусть выясняют наши юные лекари, увы, без покинувшей нас в расстроенных чувствах мисс Траскотт. Да вы проходите, проходите. Кто-нибудь предложит этим милейшим людям сесть? — Он снова опустился в кресло. — Мистер Роузвелл, за дело!
Нервный пунцовый юноша с разными ушами и в халате на пару размеров больше, чем надо, кое-как усадил их и сам с опаской сел за стол. Затем вытащил руку из чересчур длинного рукава и попытался улыбнуться Терри.
— Итак, что вас беспокоит?
Баллантайн тяжело вздохнул и обхватил голову руками.
— Поздравляю, мистер Роузвелл. Вы всего на втором курсе медицинского, а уже умеете то, чему я не научился за двадцать лет практики. Вы можете с ходу определить, кто болен, а кто нет.
Студенты подобострастно захихикали.
— Откуда вы знаете, кто из этих двух, с виду вполне здоровых людей, ваш пациент?
Роузвелл покраснел еще гуще.
— Он же в халате.
Баллантайн взглянул на Терри как в первый раз.
— И в самом деле. А что это вы, мистер Портер?
— Я думал время сэкономить.
— Мы здесь собрались не время экономить. Мы здесь, — он одарил миссис Доналдсон обворожительной улыбкой, — собрались жизни спасать. Больше не бегите впереди паровоза. Вот будь пациенткой миссис Доналдсон, я уверен, она не явилась бы… — он на секунду задумался, — …в неглиже. — Он мечтательно улыбнулся, нарисовав в воображении такую картину. — Продолжайте, мистер Роузвелл.
На занятия к медикам миссис Доналдсон стала ходить с месяц назад, а в больницу гораздо раньше. Именно здесь медленно и довольно мучительно умирал мистер Доналдсон, и супруга безропотно навещала его ежедневно. Со временем этот распорядок стал ее раздражать, но она приноровилась и даже привыкла к такой жизни, так что, когда муж скончался, утрата оказалась двойной — она тосковала по самим посещениям не меньше, чем по тому, кого посещала, и днем просто не знала, чем себя занять. Поскольку никаких обязательств у нее не осталось, она неделями торчала дома, что Гвен, ее замужняя дочь, сочла достойным проявлением скорби и в душе радовалась — она всегда считала, что мать недостаточно ценит отца.
Муж миссис Доналдсон был человеком глубоко порядочным, и она искренне сожалела о его кончине, однако не была готова жить и дальше в благопристойном одиночестве, которое, по мнению дочери, приличествует вдове. Спасение пришло неожиданно.
Из-за путаницы с мужниной пенсией, вдова оказалась в более стесненных обстоятельствах, чем предполагалось, и нуждалась в дополнительных источниках дохода. Оставшись одна в доме с тремя спальнями, она поняла, что может пустить к себе студентов.