Пара кресел в углу, точно двое приятелей, так давно знающих друг друга, что можно просто задумчиво молчать вдвоем на самой теплой глубине понимания. Диван, застеленный полосатой дерюжкой и пять-шесть маленьких пестрых подушек. Книжный шкаф, торшер, напольная каменная ваза, телевизор, проигрыватель, стопка пластинок, колонки красного дерева, удивленно распахнувшие черные динамики.
У порога Хронова ожидали тапочки его размера, не новые, но и не изношенные, без причуд и прикрас — именно такие, какие он выбрал бы сам. Он переобулся, прошел по ковру, растолстевшему от съеденного шума, и сел на краешек дивана.
Тотчас в ковре прорезалась щель, и квадратный лоскут ткани тяжело провалился куда-то под пол. В то же время из-под пола, подрагивая-позвякивая, вырос столик, на стеклянной поверхности которого стояли невысокий массивный стакан апельсинового сока, блюдо с горячими тостами и еще одно с волнистыми лепестками облитого жаром бекона.
«Где экзамен? В чем заковыка? — думал Хронов, жадно поглощая угощение. — Это что, укрепляющая процедура перед испытанием? Или экзамен на пищеварение?» Тут сами собой прокашлялись динамики, зажглись лампочки на панели вертушки, тонарм медленно опустился на черное озеро пластинки. Запотрескивала, точно угольки в печи, виниловая дорожка, и вышли из озера знакомые вступительные аккорды, беззаботные, словно походка гуляющего по морской набережной в первый день летнего отпуска. Мужской голос запел про капли дождя и про солнце, которое отлынивает от работы. Голос не пытался убедить, что он самый сильный и красивый голос на свете, он был добродушный и надежный — голос старого друга. Хронов подошел к окну и увидел осенний сад: кусты боярышника в шубе багряной листвы, яблоню, ряды хризантем на грядках. Да и здесь все было как надо. Песня отзвучала, за спиной опять задрожало-зазвенело, и столик с посудой медленно сгинул в подполье. Ковер снова сделался цел и ровен.
Портьеры поехали из углов, сдавливая просвет в сужающуюся щель, которая вскоре вовсе исчезла. На мгновение ему показалось, что в комнате запахло Нюшиными духами. Потом кто-то включил телевизор, и знакомая актриса в домашнем халатике прорыдала: «Мне будет сорок!» — «Когда?» — «Не знаю. Когда-нибудь!» — Актриса разбрасывала по комнате бумажные платки. Георгий с удовольствием посмотрел эту сцену, затем герои легли спать, экран погас и в комнате наступила ночь, длившаяся не более минуты. Шторы вновь разъехались, со знакомым дребезжанием на прежнем месте вырос стол с апельсиновым соком, тостами и беконом, далее песня про капли дождя, запах духов, затемнение, уже показанная сцена из фильма и полный мрак.