– Сокровище мое, – сказала она, и Лили сонно прижалась к ней с любовью и нежностью.
Вторники и большинство пятниц принадлежали Карлу. Он арендовал коттедж для гостей в поместье своего друга, там они с Сибиллой и встречались – с полудня до глубокой ночи.
Как-то раз они летали на его самолете в поместье Стерлингов в Адирондаке, где провели весь уик-энд, но они могли это делать только тогда, когда Карл и Валери не отправлялись в горы.
Таким образом ему удавалось жить двумя отдельными жизнями.
Валери думала, что он пропадает в Нью-Йорке по вторникам и пятницам, а иногда и на уик-энды, встречаясь либо с друзьями, либо с коллегами и клиентами, чьими ценными бумагами он занимался.
На самом деле Карл перестал заниматься делами большинства своих клиентов, манипулируя лишь деньгами Валери, ее матери и своими собственными. Ему хотелось делить свое время между лошадьми и встречами с Сибиллой. Она стала его навязчивой идеей, но поделать с этим он ничего не мог, да и мало задумывался над этим. Когда они расставались, его так сильно мучило желание увидеть ее снова, что он едва ли не заболевал. У него сердце падало при мысли о ее беспомощности, так удивительно контрастировавшей с ее деловым напором, о ее нежнейшем преклонении перед ним, которое делало еще пленительнее язвительные колкости, которые она рассыпала о людях в телевизионном бизнесе, о ее неукротимом темпераменте, который возрос за те месяцы, в которые она смогла не раз убедиться в том, что он не обидит ее.
Валери была сногсшибательно хороша, она была превосходной хозяйкой, великолепной женой. Он любил ее так, как ни одну женщину, по крайней мере, так ему казалось, а о себе он знал, что он жуткий эгоист и что ему трудно по-настоящему заботиться о ком-то – женщины твердили ему это всю его жизнь. Но страсть к Сибилле поглотила его.
Все шло так славно, что Сибилла не сомневалась в своем могуществе. Но однажды, во вторник в последнюю неделю сентября, на одиннадцатом месяце их романа, она не обнаружила его в домике для гостей, мало того, он даже не позвонил ей за весь этот день. Не было от него звонка и в пятницу, и, отправившись в их домик, она кипела негодованием, чувствуя в то же время подступивший страх. Увидев его машину, припаркованную на обычном месте, за углом коттеджа, она почувствовала такое облегчение, что почти вбежала в дом.
– Я думала, ты ушел от меня, даже не сообщив мне об этом, – призналась она, – и я снова осталась одна.
Он сидел в плетеном кресле, глубоко утонув в нем.
– Ты же знаешь, что я бы не сделал этого, – пробормотал он.