Больше она не успела сказать. Из кухни Гассана и из калитки сада выскочило человек двенадцать. Прежде чем Мехмет успел подумать о защите, они окружили его, повалили и связали по рукам и по ногам. Все было кончено, даром пропали все труды, вся ловкость и мужество Мехмета, все его самоотвержение. Он снова был в плену; он знал, что его снова пошлют в Константинополь, но на этот раз под более сильною стражею, под присмотром людей более осторожных и смышленых, которые во все время дороги будут тщательно наблюдать за ним. Нужно более мужества, чтобы без ропота покориться такой судьбе, чем для борьбы с нею. Но Мехмет был тверд во всех случаях жизни. Убедившись, что нельзя идти против судьбы, он спокойно предался воле Божией, без гнева и без слабости.
Габиба ни минуты не колебалась. Ее место было подле несчастного. Напрасно Мехмет умолял ее остаться у Гассана, хотя бы только до совершенного выздоровления, и догнать его после, в Константинополе. Она знала, что в столице его жизнь будет в непрерывной опасности, и настояла на своем. На другой день поезд двинулся.
Прикрытие было сильное, были приняты все возможные предосторожности, и при соблюдении всех почестей, подобающих сану пленного, надзор не ослабевал ни на миг. Мехмет и не делал напрасных попыток, и через десять дней он прибыл с Габибой в столицу Оттоманской империи.
Для помещения Мехмета и его подруги был отведен особый дворец, множество невольниц было приготовлено для Габибы, и целый гарем ожидал бея, который не замедлил его распустить. Духовный глава курдского племени встретил их у входа: он известил Габибу, что поручение ее исполнено, и что она свободна. Правительство предлагало Мехмету вознаградить его за потерю невольницы деньгами или натурою. Но он с европейскою любезностью отвечал, что ничто не может утешить его в разлуке с Габибою, разве надежда, что она будет счастлива в кругу своего семейства. Все шло как нельзя лучше, и курдский шейх предложил Габибе отправиться в дом, где уже несколько дней ожидала ее особа, присланная за нею ее отцом; он прибавил, что консул приехал бы сам навстречу возлюбленной дочери, но что болезнь удержала его в Багдаде.
Габиба молча выслушала речь старика, попросила его подождать, немного, вышла из комнаты, и вскоре воротилась с письмом в руках.
— Почтенный старец, — сказала она курдскому первосвященнику, в присутствии Мехмета: — это письмо объяснит отцу, почему я не могу немедленно к нему возвратиться. Вы приняли в моей судьбе такое живое участие, что я сообщу и вам причины, которые удерживают меня здесь, а вы, по доброте своей, потрудитесь сообщить об них посланному моего отца. Я жила два года под кровом Мехмет-бея; он поступал со мною так хорошо, как я только могла ожидать от человека его веры и его племени. Он сделал для меня все, что мог, назвав меня своею законною женою. Я однако не считаю его своим мужем; это было бы противно моей религии; но я была бы очень неблагодарна, если б не считала его своим благодетелем. Вы знаете его положение, и какие его здесь окружают опасности. Покуда судьба его не будет решена — и я надеюсь, что нам не придется долго ждать, — я с ним не расстанусь. Пусть мой отец успокоится: я остаюсь не с господином и не с любовником, а с другом, которому нужны помощь, сочувствие, подпора бескорыстной дружбы. Отец одобрит мое поведение, и я чувствую по спокойствию моей души, что Бог меня не осудит.