Все было хорошо до момента осознания высоким начальством, ЧТО попало к ним в руки и какие это сулит перспективы. Вот тут-то инициатива генерала обернулась против него самого. Командование не оценило его действий. Оно поставило Санину в вину допуск к ценному «объекту» гражданских. Он слушал, кивал, но продолжал по-тихому саботировать приказы и идти против «генеральной политики партии». Генерал каждый день по нескольку раз получал отчеты о состоянии «объекта» и не мог не отметить возросшее количество всплесков мозговой активности коматозника, хотя комой это странное состояние назвать было сложно, что угодно, но не кома. Всплески, регистрируемые экранированными приборами, говорили о том, что «гость» мог очнуться в любую минуту. Старый фээсбэшник как никогда верил в свою интуицию, она же твердила ему не убирать из бокса родственников пацана. В итоге под него начали усиленно «копать», тут еще Керимов наотрез отказался войти в положение, навалившись на генерала всем авторитетом, который он имел среди ученой братии, — игнорировать подобное не представлялось возможным. Как тут не вспомнить россказни о «кровавой гэбне» и тридцатых годах. Пусть в современных байках сплошное вранье, но тогда работать было проще. Керимов остался в медблоке, а Санин почувствовал шатание пола под ногами, где-то внутри он соглашался и поддерживал ученого, но если малец не очнется в ближайший месяц, то генерала сместят. По-тихому это произойдет или по-громкому, но папашку попросят…
Полковник, вновь закрыв папку с подборкой отчетов о состоянии «объекта», смотрел на генерала, который подошел к компьютерному терминалу и нажатием нескольких клавиш вывел на экран изображение медицинского бокса.
— Хотел бы я знать, о чем он думает и думает ли вообще, — сказал Санин, увеличив изображение и разглядывая руки молодого человека, исполосованные тонкими белыми шрамами.
— Хотелось бы… — поддакнул Ланцов. — Может, ты и прав…
— О чем ты?
— Лучше бы его убили…
* * *
Андрей плавал в пустоте. Самое смешное, что безграничная пустота была создана его сознанием, соскользнувшим в глубины сэттажа, когда внутренний взор проваливается за стены и ограждения внутреннего «я». Он был внутри себя, периферией чувств тормозя биологические процессы в организме и направляя освобожденную энергию на лечение огнестрельных ран и восстановление левого сердца. Все попытки присосаться к какому-нибудь источнику маны или прорваться к астралу проваливались втуне, поэтому пришлось пойти по пути наименьшего сопротивления, но длинной дорогой — перераспределение энергетических потоков в организме. В условиях отсутствия магического резерва работа предстояла трудная и кропотливая. Выйдешь из транса, и «настройка» тут же собьется. Приходилось терпеть и пролежни, и многочисленных ученых, тыкающих его бренное тело иглами и берущих различные пункции. Для окружающих он труп, нечто среднее между овощем и батоном колбасы.