— И что, — я оглянулся на сцену, на пустующие кресла, — мне нужно будет сесть туда и что-то рассказать?
— Нет. Не надо. Мы все решим здесь.
— Прямо здесь?
— Да! — он бросил мне в руки маленький хрустальный шарик, — загляните в него.
Сперва он был просто прозрачным. Но потом… Нет, поверхность не помутнела. Просто внутри появилась картинка. Как будто кино включили. Комната, а точнее ее кусочек. Открытое окно, и около него обеденный стол. А на столе, в простой стеклянной вазе, букет пышных георгинов, явно свежесрезанных. На столе постелена белая скатерть с бахромой из кисточек по низу. Чуть поодаль от цветов — тарелка с нарезанными яблоками…
Эх, георгины, георгины…
Помнил я прекрасно и цветы эти, и стол этот, и комнату. И человека тоже помнил. Только давно это было. Тогда я еще думал, что могу стать семейным человеком, простым и обычным. Ан не смог. Не сложилось у нас с ней тогда. А букет этот злосчастный был одним из тех камушков, что испортили нашу дорогу.
— Не одним, — голос раздался вроде из ниоткуда, — а первым и главным. Вспомни. Именно из-за него ты начал подозревать, сомневаться, не доверять.
— Возможно, — мой голос был вялым и слабым, — но… букет.
— Она ведь объясняла… вернее, пыталась, — голос извне был настойчивым и суровым, — но ведь ты же не захотел…
— Потому…
— Потому что ревновал, знаю. Но у любого обвиняемого есть право на защиту, есть право на смягчающие обстоятельства…. На оправдания. Ты не дал ей этого права тогда. Значит — оно появится теперь.
Слова, как заклинания, прорезали воздух. Они будто разорвали реальность и бросили меня туда, в тот день и в тот час. Хотя нет, не в тот час, а на несколько часов раньше…
***
— …Ну что ты, мама, ну не надо!
— Надо, голубушка, надо. А что? Цветы не по нраву, что ли? Сама растила в саду.
— Замечательные цветы…
— Вот и не шуми, раз замечательные-то. И вазу быстро неси… синюю, не эту страхомудь, прости Господи. И где ее тока отец твой выискал?! Человек культурный придет, надо же по-людски…
***
Я не краснел с самого детства. С тех пор, как был пойман в ванной за разглядыванием большого анатомического атласа. А сейчас вот почти физически ощутил, как по лицу ползет пурпурная волна, заполняя собой все. А ведь она говорила. Сразу же, как пришел. А я тогда еще подумал — с чего это мама ей цветы дарит? Женщина женщине, да еще и мать дочери. Ан вот как все вышло. Знал ведь, что вероятная теща давно уже живет в домике на садовом участке. Знал, что цветоводством увлекается. Все знал. Знал.
— Раскаянье — великое дело.
Я снова стоял в студии, и Ведущий все так же сидел на диванчике. На сцене давно уже закончили мельтешение техники и операторы. Сейчас там уже сидел на стуле какой-то мужчина и беседовал с другим, сидящим в кресле. Последний был удивительно похож на Ведущего. Вот только лица почему-то так и не получалось разглядеть.