Его речь была столь же скромна, как и возвышение, с которого он вещал.
— А что, селяне, пойдете в войско? — крикнул Афанасий.
— А пойдем! — неожиданно раздалось из толпы. — Отчего не пойти?
Крестьяне нахмурились. Голос сей был им знаком: говорил это местный юродивый Демьян по прозвищу Горбатый.
Афанасий поискал говорящего и нашел того совершенно легко. Стало ясно, что такого рекрута не призовет ни одна армия мира.
Какая-то болезнь согнула тело крестьянина в дугу: сразу после поясницы тело шло совершенно параллельно земле. Существовала идиома о целебных свойствах могилы в отношении людей с неправильной осанкой. Однако, было ясно: сказано это не про Демьяна. Случись ему помереть, лежал бы он в гробу на боку. И вероятно бы гроб пришлось ему делать горбатый.
По деревне Демьян передвигался, опираясь на два подобие двух костылей — в одной руке швабра, в другой — тяпка.
Раненых он к себе на постой, разумеется, не брал, ибо еще неясно было, кто за кем должен был бы ухаживать.
— Я, Афанасий Первый, Царь Всея Руси… — начал Костылев. И замолчал…
Дальше вроде бы должны следовать многочисленные титулы, кажется среди них имелся "князь польский", но полной уверенности в том не имелось. Поэтому Костылев решил немного подсократить:
— …и прочая, и прочая и прочая… Я призываю вас, крестьяне, становиться под святые знамена нашей отчизны. — последовала пауза покороче. Знамен тоже не имелось. Ну да ладно… — И бороться с гидрой большевизма, чуждыми российскому духу либерализмом и демократией, дабы восстановить единственно правильный и природный русский строй — монархию!
Вспышки энтузиазма не последовало. Крестьяне делали вид, что их очень занимают раненые. На говорящего Костылева поглядывали будто тайком, смотрели все больше на пулеметы, на тачанки. Через щели в полу шарабанов на землю капала кровь.
Солдаты не реагировали на речь вовсе. В любом случае это их не касалось.
Даже Лехто, по мнению Афанасия, правая рука командира эскадрона, оставался безучастным к речи.
Около изгороди он о чем-то разговаривал с крестьянином, и речь селюка явно интересовала колдуна больше. Лехто серьезно кивал, смотрел в глаза собеседнику, а тот, ободренный вниманием, рассказывал азартно, недостаток слов, компенсируя жестикуляцией.
Ну да ладно, — обозлился про себя Костылев. — сам управлюсь.
— Рекруты вашей деревни станут костяком нового полка. Мы назовем его лейб-гвардии… Как именуется ваша деревня?
— Шушеры… — неохотно признался какой-то селянин.
— Вот-вот… Это будет лейб-гвардии Шушерский… Великошушерский конный полк… — звучало, конечно, отвратительно, но отступать было некуда. Оттого Афанасий сделал добавку. — А деревня ваша после победы милостью государя, то бишь меня, будет навсегда освобождена от податей!.. Ну так что, селяне, торопитесь, записывайтесь в войско!