Тут, немилосердно пришпоривая коня, прискакал генерал-майор Лагеркрона и сообщил, что король был ранен в ногу и что подле его носилок стоит фельдмаршал и показывает срисованные им планы расположения семнадцати редутов, которые враг уже начал возводить возле деревни Петрушка.
— Так что же слышно нового? — ежедневно спрашивали солдаты у маркитанта.
— Если вам только этого и надо, тогда я богаче вас, — отвечал тот, указывая половником на зеленеющие вокруг поля. — У короля на месте раны начался антонов огонь. Водка кончилась. Хлеб кончился. На сегодня у меня еще есть для вас немного каши — а больше ничего. Враг обложил нас со всех сторон и отрезал пути к отступлению. Черт подери! Это же надо, чтобы такие горькие дни выпали на толю шведов!
Он топнул ногой и поднес ложку к глазам, прицелившись как наемный убийца в пробитую пулями палатку короля, но честные, закаленные стужей люди опустили при этом зрелище глаза.
— Не убий, — прошептал Мортен-Проповедник и воздел руки.
Так прошел месяц май, и сквозь холстину палаток начала проникать июньская жара. Солдаты сидели рядком, убирали дерево ко Дню солнцестояния, но не произносили при этом ни звука. Они думали про зеленые пастбища у себя на родине, про свои избушки и про бесконечные луга.
По воскресеньям перед вечерней молитвой Мортен — Проповедник пробирался к лесной опушке, где маленькая Дуня за несколько копеек продавала ему корзиночку с первыми, еще недозрелыми вишнями. Они ели их вместе, он гладил ее маленькие ручонки, играл с ней, носил на руках, как младенца, но никогда не мог вызвать улыбку у нее на лице. А за последние копейки ему разрешалось трижды поцеловать ее в щечку.
Когда он вернулся в лагерь, там царила тревога. Офицеры проверяли солдатскую амуницию, ощупывали солдатские сабли, которые от частой наточки походили, скорей, на сточенные косы, а маркитант Бракель собирал пустые горшки. Король решил дать сражение.
На травяной скамье под королевским окном уже сидели генералы и полковники, чтобы получить от короля свои части и его, королевские, указания. Среди них был мрачный Левенгаупт с большими, ясными глазами и карманным латинским лексиконом, засунутым между пуговицами сюртука. Среди них был отважный Кройц, возложивший руки на рукоятку сабли, а Спарре и Лагеркрона вели между собой шумный разговор. Полковник Гюлленкрона склонился над столом, где были разложены его фортификационные чертежи, в которые он углубился с таким отсутствующим видом, что как бы не замечал остальных, силясь по возможности осторожно стряхнуть песчинки с дорогих его сердцу бумаг. Чуть откинувшись назад и в прескверном расположении духа стоял у дверей сам фельдмаршал, являя миру острый и в то же время чуть вздернутый нос и сложенные сердечком пурпурно-красные девичьи губки.