— Розы и лилии! — шепнул Бенгт Гаке мастеру Андреасу, указывая на ее ланиты, нежные, как цветы яблони.
Не получив от мастера ответа, он поднялся к нему по лестнице.
— Ты не успел еще позолотить зубцов на короне девы. Позволь мне сделать это, дай мне самому в благодарность за все, чем она была для меня, увенчать ее невинную головку.
Мастер Андреас нахмурил брови и побледнел, чувствуя, что весь холодеет и боится упасть. Он положил руку на голову Бенгта и попытался заставить его спуститься:
— Нет, нет, Бенгт Гаке!
Но гости оставили свою работу и столпились около лестницы, крича наперебой:
— Почему ты не хочешь позволить ему этого? Смирись, мастер! Если кто достоин увенчать прекрасное изображение Метты, так это тот, кому она отдала свою молодую жизнь, невинность и верность.
Другие говорили:
— Ты устал, мастер, спустись вниз и дай любящей руке возложить вечный венец на главу девы. Мы все собрались сюда ради произведения, созданного во славу Божию и добрым людям в назидание.
Мастер Андреас все сильнее опирался на голову Бенгта, но тот все-таки поднял ее и, глядя на мастера, произнес уверенно и твердо:
— Нет, не я один, не я один. Мы вместе увенчаем ее, мастер и я, двое верных друзей. И когда мы с Меттой будем покоиться в забытой могиле, золотой венец этот будет блистать даже под слоем пыли, и собравшиеся в церкви мужья скажут своим женам: «Видите? Это венец чистой и верной любви!»
— Проси меня, о чем хочешь, — пробормотал мастер Андреас, — только не об этом.
Гости побросали инструменты, и ропот их становился все громче и горячее.
— Мы считали тебя за человека с чистым и добрым сердцем, мастер! Но ты возгордился. Разве Бенгт Гаке не друг тебе больше? Недаром, видно, ходят по городу странные слухи.
— Слухи?
Мастер Андреас попытался было опять засмеяться дерзко и заносчиво, но губы его не слушались. Тогда Бенгт Гаке снял со своей головы его руку и встал рядом с ним на самую верхнюю ступеньку.
— Ты не искусен в деле и не сумеешь позолотить венец, — сказал мастер Андреас.
— Так поучи меня.
И гости подхватили:
— Так поучи его своему искусству, мастер!
— А если он погубит мою работу?
— Любящие руки не могут погубить великое произведение.
— Кто же здесь решает — он или я?
— Не ты и не он, а мы, потому что в нашей церкви будет стоять твое произведение. Мы приняли тебя с распростертыми объятиями, открыли тебе наши дома и сердца!
— Вы сделали это ради моего имени и искусства.
— Честь и слава твоему искусству, но мы хотим теперь духовно освятить твое произведение.
— Вы думаете, это будет освящением воистину?