— Очередное интервью? Тогда очередной ответ. Да, я снова буду ее выполнять. Теперь-то ты понимаешь, почему?
— Думаю, что да. У меня возникли в свое время проблемы с моральной стороной дела, но потом я поняла, что мораль — понятие растяжимое. Уитни Мэйсон врач, но я могу поставить его мораль под сомнение — причем, иначе, чем я делала это с тобой. Мне кажется, меня волновал твой род занятий, но никак не профессиональная этика.
— Очень рад тому, что ты все ближе и ближе подбираешься к сущности дела. Пойми, Сара, я никогда не был чудовищем.
— Но зато сам выбирал конфликты и сам их решал. В этом было нечто…
— Просто не терплю дерьма. Ни от кого.
— А что стало со стихами?
— Иногда я все еще пишу их — в своем сердце. Я создаю их — и забываю. Это избавляет меня от критики.
— Истинный художник.
— Сара, я самый счастливый человек па свете. Всегда знал, кто я и что я, — никаких проблем и кризисов в личностном плане. Этому меня обучил Таводи. Я отлично выполняю то, что умею, наслаждаюсь жизнью, а теперь, после того, как ты вернулась, жизнь станет еще прекраснее, и я никогда и ни на что ее не променяю.
— Знаешь, Дэйн, я поняла тебя. Наконец-то.
— Очень хорошо, потому что меня утомил этот разговор.
— Может быть, хочешь немного поспать?
— Нет. Я голоден, как черт. Может, чего-нибудь съедим?
— С удовольствием.
— Тогда вот тебе меню: как только выберемся отсюда — повезу тебя в Париж. Накуплю тебе эскарго столько, чтобы тебе их и за два часа было не умять, а затем — э-э, дай подумать — суиссо де шевуруиль, салат, французский деревенский хлеб, муссе, о пом а ля Шантилльи. А пить, я думаю, будем Брюэлли.
— Надо же, вы посмотрите, из Теннесси, да прямо в князи.
— Не стоит недооценивать горных мужчин, дорогуша.
— А ты всегда угощал своих женщин такими изысками?
— Ревнуешь?
— Нет.
— Мы просто потеряли с тобой уйму времени, Сара.
— Надеюсь, теперь с этим покончено.
— Едва за полдень. Нам еще ждать и ждать.
— Уверен, что не хочешь соснуть?
— Уверен. Есть какие-нибудь предложения?
— Да. Да.
Дэйн, не поворачиваясь к окну, вложил нож в ножны. Под ним второй взвод вьетнамцев стоял посередине улицы, пока первые четверо солдат уходили из деревни. Подразделение, занявшее их место, было точным повторением первого — молодые, подтянутые, закаленные в боях. Первое, что они сделали — разведали местность, не заходя в дома, а попросту запоминая расположение и отдаленность заброшенных полей. Это продолжалось всего несколько минут, и после рекогносцировки подразделение заняло тот самый дом, в котором часовали первые часовые.