Только к ночи, когда пространство песка, уходящее в небо, замирает звездными дюнами Млечного пути, некоторое успокоение нисходит в душу Моисея.
И вновь пусть слабую, но ощутимую тягу к жизни пробуждает в душе пролитое молоко небесных туманностей из сосцов бесконечности.
И впервые с осознанным пониманием относится Моисей к бездумному покою спящих рядом стад своих, ощущая подспудную связь между их беспечным бездумьем и чувством ясновидения, возносящего мудреца в небо, ибо неведенье такая же мера мира, как и всезнанье, и в них одинаково сильна жажда существования.
Всю ночь Моисей не может уснуть, забывается в дреме, но гонит от себя любую заигрывающую с ним мысль.
А наутро солнце, тишь, фиолетово-медные, черные горбы гор. Пустыня играет с тобой в прятки, в смертельные игры. В тишине после бури — солнечное отдохновение, слабый жар, заговорщицкая улыбка неба поверх дюн, мол, причастился к гибельным мгновениям, больше тебе узнать не дано.
Легкие, как ткани, волнующиеся под ветром, пробегают волны по песчаным пространствам, словно работает ткацкое веретено времени, но ткет ведь оно ничто — иллюзию ткачества — пустоту. Волны песка переливаются серебристыми свитками, мимолетно, как сны, в которых таится самое важное за всю жизнь знание, исчезающее в миг пробуждения, стоит лишь открыть глаза.
Но после этого смерча, на волосок от гибели, откроется Моисею интуиция, безошибочно издали сообщающая о местах, куда птицы не долетают, где звенит в ушах смертельная тишина, где не хватает воздуха. Эта интуиция будет нести благую весть о местах, где воды вытекают из земли или бьют струей из скалы, будет улавливать малейшие блики света во тьме, научит за роскошными закатами видеть угрозу назревающей бури.
На долгом обратном пути он познает нравы растений, побывает во всех расселинах, по движению песчаных волн угадывая мертвую зыбь, по незаметной ряби — бурю.
После тяжкой жары однажды с утра четко обозначится горизонт, до сих пор размываемый маревом. Облака, скрывающие солнце, будут отчетливы и темны. Гравюрность далей возвестит смену времени года. В минуту внутреннего откровения откроется связь песчаных волн, их движения, с зубцами колес небесного механизма.
Вновь вернутся мгновения невероятной цельности, когда в нечто единое сливается ослепительное вознесение на небо с бездумным покоем спящего и уютно вздыхающего стада, и он будет снова ощущать могущество отшельничества, дающее внутреннее зрение, позволяющее проникать с неслыханной силой по ту сторону существования мгновенной вспышкой абсолютного знания.