— Давно не прикасался. Это ведь похоже на сотворение кумиров… А с этими фигурами и подавно опасно. Смуглыми, пожалуй, соглашусь.
Хозяин мгновенно испарился.
— Почему смуглыми? Рискуешь? Падение фараона падет на твою голову.
— Видишь ли, зато, во-первых, я могу безнаказанно хватать его за его неприкосновенную голову, вертеть ею, как мне заблагорассудится, во-вторых, я, ничтожнейший, властвую над всесильным, а в-третьих, я, желающий его падения, должен сделать все возможное, чтобы он победил.
Аарон делает первый ход.
Рука у него тонка в кости, кисть невелика, голубые прожилки ясно видны под бледной кожей, не то что рука Моисея, заскорузлая от многолетнего пастушества, ладони широки, натерты от посоха, да и сколько раз он ими принимал ягнят у овец, отмывал от слизи после родов, сколько раз доставал из расселин упавших туда овцу или ягненка. Да и во дворце руки у Моисея были жестки и натружены от вождения колесницы в отличие от Аарона, который хотя всю жизнь пребывал в мире рабства и тяжких работ, но занимался лишь облегчением тяжести душевной пленников рабского труда. И вообще, понимает ли он, Моисей, что перед ним сидит его старший брат и, судя по его намекам, он с младенчества ревниво и пристрастно следил за каждым шагом Моисея, помнит в подробностях даже то, что сам Моисей забыл, считая это незначительным? Каково из самого низа, погрязшего в пойменных болотах, из которых дано лишь лепить кирпичи или сгнивать в тех же влажных землях после смерти, взирать на своего младшего брата, чуть ли не наследника властителя земли и неба? Какие чувства обуревают провинциала, в душе которого копится яд от мерзости окружающей жизни, когда он видит более удачливого младшего брата, щеголяющего в роли египетского принца? Интересно, как он воспринял бегство?
— Я всегда знал, — отрывается на миг от игры Аарон, — что ты предназначен для великой цели и потому обязан остаться в живых и вернуться.
Моисей вздрагивает: неужели он еще и мысли умеет читать? В игре, честно говоря, не встречал столь сильного противника, и, если сейчас не сосредоточиться, проигрыш неминуем. С трудом, но все же удается исправить положение. Так-то: до сих пор в игре, как и в жизни, он не знал себе равных, пустыня одарила его немыслимой свободой, но отныне ему предстоит сам Он, и в этом предстоянии суждено Моисею выступать дуэтом с братом своим старшим. А ведь он привык всегда действовать в одиночку. Да, конечно, он — главный голос, но захочет ли Аарон быть лишь подголоском? Ведь за этой мягкостью и голубиным нравом скрывается личность незаурядная, судя по остроте ума, проблескам ясновидения, а теперь вот и по умению играть в шахматы. С другой же стороны, лишь Моисей ощутил, что при всей неограниченной власти фараона власть Его — более тяжкое и неотменимое испытание, которое невозможно ни с кем разделить, и, напряженно размышляя над следующим ходом, жаждет Моисей испытать знакомую ему, с трудом выносимую тяжесть Его длани на слабых человечьих своих плечах, но ее нет, и с этим странно и пугающе связан страх проиграть партию на этом заброшенном в пустыне постоялом дворе, на этой доске с не менее страшными фигурами, намекающими на ожидающее его предстояние фараону, а он даже представить себе не может, как доберется до всесильного властителя, и в необычном для него смятении с большим трудом добивается победы над Аароном, потеряв почти все фигуры.