Вот лица Надава и Авиу, сыновей Аарона, полны услужливости и прилежности, но они не жуют, а, давясь, проглатывают горячие куски мяса, как будто в следующий миг умрут от голода: казалось бы, прилежность должна даровать им долгую жизнь, но лица их несут на себе печать ранней смерти. И Моисей, внутренне содрогнувшись, быстро переводит взгляд на сидящую рядом с ними жену Аарона Элишеву, светловолосую, белокожую до бледности, которая давно как бы исподтишка следит за смуглой Сепфорой и ее детьми, словно видит перед собой какую-то ранее ей неведомую породу людей, более сдержанную, сильную, самостоятельную, чем все ее, Элишеву, окружающие. Ощутив взгляд Моисея, смешивается, начинает усиленно успокаивать расшумевшихся детей. Аарон ест, словно бы выполняя повинность, необходимую для поддержания плоти, духом же находясь в ином времени и месте.
За несколько часов пребывания среди родных и близких Моисей уже заметил нечто, таящееся за внешним благорасположением. Так, их шумно и радостно встретила на пороге сестра его Мириам, танцовщица с тимпаном, торопящаяся на репетицию какого-то в ближайшие дни праздника, но от Моисея не ускользнул ее мельком брошенный взгляд на кажущуюся в послеполуденном сумраке этих сырых низин совсем черной Сепфору, взгляд улыбчиво-оценивающий, не предвещающий в будущем ничего хорошего, искорки которого он заметил и в глазах матери. Элишева же сразу сблизилась с Сепфорой, и они не разлучались до того, как все сели за стол, разговаривая и следя за быстро нашедшими в играх общий язык детьми.
Мириам вернулась далеко за полночь, и теперь они с Моисеем сидят на завалинке у дома, и он вдыхает столь непривычный для него гнилостно-сырой воздух поймы, который не могут заглушить остро пахнущие на грядке распускающиеся на ночь цветы.
Непомерно роскошная луна висит над этой юдолью нищеты и рабства, просачиваясь тревогой в сны всех спящих в своих каморках — отца и матери, детишек, потеснившихся так, что вместо четырех в одной комнатке их шестеро, Элишевы, называя имя которой Аарон обязательно прибавляет «дочь Аминадава, сестра Нахшона», что, вероятно, для него очень важно, но ничего не говорит Моисею. Сепфоре и Моисею Аарон отдал комнатку, в которой, очевидно, занимается или проводит беседы с приходящими к нему излить душу. В узкой горенке Мириам куда ни протянешь руку — наткнешься на стену, но она не впадает в уныние, энергия жизни так и рвется из нее, несмотря на возраст, одиночество, бездетность, да она вообще гибка и легка на подъем не по возрасту, обладает пророческим даром, это явствует из того, что она в эти мгновения негромко говорит ему горячечным шепотом, глаза ее сверкают в сумерках, струящихся лунным светом, сводящим с ума лягушачьи стаи, ведущие хороводы в ближайших плавнях.