Смотрит Моисей на сестру и никак не может привыкнуть к мысли, что эта маленькая ростом женщина присутствовала при его появлении на свет, дрожала от страха, когда мать положила его в ту самую осмоленную, уже обросшую легендами корзину, поставила в тростниках у берега реки, а она, Мириам, совсем еще дитя, безбоязненно приблизилась к открывшей корзину дочери самого наместника земли и неба и ахающим вокруг найденного ребенка прислужницам, и никто не удивился ее появлению, не позвал стражников, и сама дочь повелителя послала ее за кормилицей, и мать кормила его здесь, да, да, в этой хибаре, а потом, еще совсем несмышленыша, привела во дворец. И все же в глубине души Моисей не может понять, как решается женщина положить свое дитя в корзину, а потом и вовсе отдать, но он молчит и слушает Мириам, которая, задыхаясь от нахлынувших на нее воспоминаний, говорит о том, что они с Аароном следили за каждым его шагом, могли узнать его издалека по особо несущейся его колеснице и особым его лошадкам и как она годами на всех празднествах пыталась приблизиться к нему и сказать то, что выкрикнула тогда в танце, после чего тяжко заболела, ведь он исчез, и пошли слухи, что он сошел с ума, лишился речи, не может стоять на ногах. И какая это была радость, когда они с Аароном снова увидели его издалека, сильного, красивого, это совпало с каким-то праздником, и так уж они веселились, да, да, в этой нищете и голи.
А лягушки в ближайшем болоте совсем ополоумели от лунного света, раскатывают во все горло свое кваканье: не так ли веселится нищее его племя, которое и народом-то назвать нельзя, в этом болоте, вплоть до закатывания глаз от удовольствия, как Мириам в эти мгновения, пророча, что всегда знала, какая участь ждет Моисея, и сам Господь простер над ним длань, и первое доказательство, что вот, среди всей этой гибели и преследований вся их семья сохранилась, и родители дожили до глубокой старости в полном уме и достаточном здравии, и это знают здесь все, и тайно ждут, что он, Моисей, выведет их из всех бед, хотя давно потеряли всякую надежду.
— Ты уверена, что они так думают? Ведь в пустыне у них не будет жаркого с луком.
— Нас, кажется, подслушивают. — Мириам внезапно понижает голос до шепота, напряженно при лунном свете вглядываясь в сторону соседней за низкой оградой халупы. — Там семейка дяди Ицхара, отцова брата, мерзейшая семейка, братья наши двоюродные Корах, Нефег и Зихри с женами и детишками. Особенно Корах. Берегись его. Тщеславный интриган и доносчик по призванию.
— Ты мне все же не ответила…