Неожиданно Моисей чувствует чье-то осторожное прикосновение, и в следующий миг Мириам, размахивая тамбурином, прокладывает ему и себе дорогу к раскрывшимся воротам дворца, и все, как ни странно, расступаются, памятуя, что тамбурин тоже некая частица власти и дается не каждому встречному-поперечному.
С входом в прохладный сумрак бесконечного дворцового зала рев бесчинствующих за стенами обрывается. Вошедшая в зал довольно значительная масса людей охвачена робостью в свете бесчисленных факелов, которые не в силах разогнать какую-то даже священную густоту мрака. А вкруговую — пронизывающие, ощупывающие взгляды стражей.
Моисей отмечает в колеблющемся свете, довольно далеко от себя, лицо Аарона. Мириам осталась за воротами, ибо женщин в зал не пускают.
Долго, изнывая, переступая с ноги на ногу — сесть ведь негде да и запрещено, — ждут явления повелителя мира. И все же всегда появление его неожиданно. Это Моисею знакомо: довести людей до полного изнеможения и — не успеют они и глазом моргнуть — стремительно возникнуть во всем великолепии и сиянии короны, грима, жезла. И это после рева в тысячи глоток, парада, оглушающей музыки. В былые времена бывало — восторг подкатывал к горлу и люди умирали от разрыва сердца. Вон, кажется, кого-то уже понесли.
Из глубины дворца, приглушенные стенами, доносятся звуки фанфар, отмечающие восхождение властителя к своему трону, и наметанный глаз Моисея отмечает легкое похрамывание, слабый взмах левой, явно укороченной руки, которую невозможно сразу спрятать за спину, дрожание правой, принявшей жезл. Как это получается, что почти всегда у властителей то короткая нога, то сухая рука… Вероятно, Итро прав: телесные недостатки рождают у окружающих жалость к существу, а у него жестокость и подлость, не гнушающиеся ничем для достижения власти. Но кто эти окружающие? Ни одного знакомого лица, сплошные тыквы, покрытые потом подобострастия. Куда подевались царские принцы его, Моисея, молодости? Уничтожены, гниют в тюрьмах, прозябают где-нибудь в почетных ссылках?
Взмах жезла. И вот уже мимо Моисея и остальных, стоящих у стен, и вправду почти поползла первая группа, ухитряющаяся при этом — явно чувствуется давний опыт — нести на протянутых, изощренно скрепленных друг с другом руках дворец, сооруженный из муки, цукатов, фруктов, облитый разноцветным желе. Кондитеры всегда отличаются профессионально безграничным лизоблюдством.
Теперь они единым хором выговаривают: «Богу и солнцу, снисходящему в этот незабываемый день к нам на равных, — тысячи лет жизни и слава!»