Аарону неловко. Вот и он заикается:
— Негоже прерывать служение Ему. Или только тебе это дозволено? К нам Он, что ли, не обращается?
О, как Он скор на гнев и наказания! К чему Моисею избранничество такой страшной ценой — и вот уже Мириам покрылась проказой, и вот уже Аарон униженно задыхается: «Прости нам глупость, спаси ее», и вот уже Моисей из последних сил шепчет Ему: «Господи, исцели!»
Смертельно тяжело пребывать в такой близости к Нему.
Стоят перед Моисеем главы колен, избранные им высмотреть Землю обетованную: Шамуа бен-Закур от колена Реувенова, Шафат бен-Хори от колена Шимона, Калеб бен-Ифунэ от колена Иегуды, Игаль бен-Йосеф от колена Иссахара, Йошуа бин-Нун от колена Ефраима, Палти бен-Рафуа от колена Вениамина, Гадиэль бен-Соди от колена Звулуна, Гади бен-Суси от колен Йосефа и Менаше, Амиэль бен-Гмали от колена Дана, Стур бен-Михаэль от колена Ашера, Нахби бен-Вафси от колена Нафтали, Геуэль бен-Махи от колена Гадова.
Более всего полагается Моисей на Йошуа бин-Нуна, более всего интересует Моисея, много ли на той земле народу, живут ли там в шатрах или в крепостях каменных. Уходят, растворяются в пространстве.
Тревога и покой одновременно объемлют душу Моисея.
И все же крепнет чувство, что беспрерывное напряжение последних месяцев отпустило его, дает ему передышку, и звезды с неба высвечивают серебряной дымкой целительное безмолвие холмов, шелест воды и мягкое веяние пальмовых ветвей льнут к душе приятием и слабым, но ощутимым намеком Его последней тайны.
И нет в душе тех внезапных перепадов настроения, когда кажется: всё им написанное ничего не стоит. И не мешает ему, в эти мгновения одиноко сидящему на холме, что оттуда, из стана, многие следят за ним, и он ощущает это, и знает, что они боятся его, и чем больше боятся, тем больше ненавидят, но он также знает, что обречен отвечать им любовью, ибо ввел в нежелаемое искушение это племя, полное неутолимых страстей, усиленных многолетним рабством.
Моисей намеренно выбрал это место. Обычно здесь в ночи уединяется Аарон.
Час, когда кусты и травы, мертвые днем, начинают жить заемной жизнью — отражением звезд, луны, их живым, прерывистым, как взволнованное дыхание, светом. С момента, когда он стал писать Книгу, его жизнь, его духовное состояние в корне изменились. Вокруг происходят события, каждое из которых может стать последним в этом великом исходе такой массы людей из рабства на свободу, а у него, Моисея, иные заботы — сила написанного такова, что кажется, всё это написано не им. Но ведь начертания букв, их изгибы, иногда срывы, показывают однозначно — его рука выводила их.