— Хорошо, входите.
Пара вошла внутрь тихого, пустынного дома. Сверху, со второго этажа, послышались шаги. Кто-то спускался по широкой лестнице. Девушка начала дрожать.
— Ты мне это брось! — заметив состояние подопечной, прошипел детина. — В первый раз, что ли?
— Поль, поговори с ним! Он же истязает меня! Каждый раз чуть живая возвращаюсь…
— Ты что, рехнулась? Он наш постоянный клиент! У него бабки столбом стоят! Истязают ее. Скажите, барышня нашлась. Он тебя второй год истязает — и ничего, жива, босявка. Так что потерпишь, не маленькая! Нюхни беляшки — и вперед с песнями. Добрый день, мсье! — лучезарно улыбнулся детина, переходя на французский.
Слова эти были адресованы жирному, маленькому человечку лет семидесяти, одетому в длинный шелковый халат. Толстяк плотоядно поглядывал на девушку:
— О, Мария! Шарман! Рад видеть тебя, мой воробышек!
— Добрый день, мсье Гордон, — прошептала девушка.
— Маленькая моя! Гимназисточка! — улыбался слюнявым ртом старик. — Идите, Поль. Приедете за ней завтра утром.
— В девять?
— В восемь! В девять приходит мадам Женевьева. Не хватало, чтобы прислуга увидела здесь проститутку! Идите же, вы крадете мое время!
Поль понимающе улыбнулся и исчез.
Толстяк тут же ухватил девушку за руку, потащил вверх по лестнице.
— Идем, моя крошка. Мой маленький петушок так скучал по тебе…
Он сам дрожал еще сильнее, чем она. Но это была другая дрожь — охотника, ухватившего зубами дичь и сгорающего от желания вцепиться покрепче в горло…
Он резко остановился, заставил девушку опуститься на колени, распахнул полы халата. Голый волосатый живот уперся ей в лицо.
— Возьми его. Возьми своего петушка, — бормотал старик.
Девушка покорно охватила губами маленький, сморщенный отросток. Пузан сопел, вдавливая себя в ее лицо. Мария начала задыхаться, отстранилась, жадно вдохнула воздух.
— Ты что делаешь, маленькая дрянь? — заорал старик. — Он только-только начал… А ты… Ты специально лишаешь меня удовольствия?
Сильная оплеуха буквально оглушила Марию. Из глаз брызнули слезы.
— Ну-ну, крошка! — мгновенно подобрел толстяк, любуясь заалевшей щекой, льющимися по лицу слезами. — Ну что мы плачем? — засюсюкал он. — Твой птенчик чуть дотронулся до тебя, а ты уж и в слезы. Ты рада своему птенчику, малютка?
— Да, мсье… — прошептала девушка и тут же получила удар по другой щеке.
— Сколько раз я просил тебя не называть меня «мсье»? Сколько раз я говорил, что я для тебя птенчик? Говорил? — заорал толстяк.
— Да, м… птенчик! — пролепетала девушка.
— Ну давай, давай, возьми его снова! Я хочу начать здесь, на лестнице. Давай же, птичка моя!