Можно сказать, они как в воду смотрели...
Где-то в районе девяти вечера, когда уже стемнело, Филипп позвонил Турецкому:
— Сан Борисыч, они съезжаются.
— «Гости съезжались на дачу...» — торжественно процитировал Александр Борисович.
— Какую дачу? — не понял Филя.
— Это Пушкин, невежда!
— А-а... Но у здешнего мэра, между прочим, чтоб ты знал, никакая не дача, а самый настоящий коттеджный замок, и расположен он рядом с твоей нынешней резиденцией. Ну с пансионатом в Заводском районе. Но подальше, на высоком речном берегу, — почти запел он, — я его тра-та-та не могу! Ну что, заезжаю — и двигаем туда?
— Только в том случае, Филя, если твой «клоп» не сработает. У тебя есть еще какая-нибудь хитрая техника?
— Все свое ношу с собой, командир. Даже с направленной антенной.
— Ну так, может, не стоит рисковать? Подъедем?
— Жду команды.
— Команда у меня одна, Филя...
И уже через полчаса, опередив гостей, экипаж Турецкого мягко въехал в густые, правда поредевшие по осени, заросли какого-то высокого кустарника возле крепостной стены, окружавшей мэрский замок, и затаился там. Филипп направил в нужную сторону антенну, установленную на крыше автомобиля, и включил передатчик, который должен был транслировать «высокое совещание».
В доме шли какие-то незначительные разговоры. Турецкий узнал один из голосов — он принадлежал мэру. Остальные были неизвестны. О деле не произносилось ни слова.
— Прибыли, командир, — доложил по-военному Филипп, вернувшийся от развилки, где асфальтовая дорога поворачивала к воротам усадьбы Гузикова. — Но мы едва избежали прокола: этот гад сменил пиджак. Так что, о чем они беседовали в машине между собой, остается пока неизвестным.
— Почему — пока?
— А потому что они наверняка все теперь повторят этому Гузке. Вот и узнаем, к чему пришли бойцы невидимого фронта.
— Какие они бойцы, Филя! Шелупонь одна... Я вот сегодня был действительно у бойцов...
— И как?
— Убедился, во всяком случае, только в одном. Их все эти заморочки местного значения фактически не интересуют. Они не одобряют действий городских властей, они, возможно, все про них знают. Но отсеивают для себя лишь то, что может соответствовать их собственной главной линии. А остальное... Вот, говорят, это безобразие, что они натворили. И что? И все.