Продемонстрировав свое неудовольствие, Гузиков махнул рукой, предлагая садиться. Так учитель показывает нерадивому ученику-двоечнику: мол, сядь, все равно от тебя никакого толку. Но поскольку он сам сидел, а Турецкий по-прежнему еще стоял, у Александра Борисовича было преимущество. Например, ни слова не говоря, повернуться и выйти, хлопнув при этом дверью. Послать мэра вслух по матушке, по Волге, или Каме, как удобнее, а потом выйти. Наконец, использовать классический вариант: сесть возле дальнего угла длинного стола для заседаний и заговорить тихим голосом, каким любят разговаривать с подчиненными очень большие начальники. И чем тише они говорят, тем тщательнее вынуждены прислушиваться к ним подчиненные.
Турецкий выбрал третий вариант. Он устроился на стуле практически на другом конце кабинета и нарочито негромко спросил:
— Ну и с чем вы меня собирались познакомить?
К концу фразы Гузиков уже по-гусиному тянул шею, машинально пытаясь расслышать вопрос. Не понял. Нахмурился. Турецкий повторил вопрос. И тогда мэр поднялся и перешел к нему, подвинув себе стул.
— Я в третий раз спрашиваю вас, Савелий Тарасович, — теперь уже сам, как глупому ученику, сказал Турецкий, — с какой запиской вы собирались меня познакомить?
— Запиской? А-а, да, говорят, что он оставил. Только я ее еще не читал. Она там, — мэр махнул рукой за окно. Но в ней сказано, что... — Голос его окреп, и он снова почувствовал уверенность в себе. — Что... э-э... уходит после тяжелого разговора с вами, не видя для себя никаких дальнейших жизненных перспектив. Как вы это можете мне объяснить?
— Во-первых, я не совсем понимаю, почему я должен именно вам что-то объяснять? Вы кто? Мэр города? Вот и оставайтесь им. А объяснения по поводу, скажем, статьи сто десятой Уголовного кодекса Российской Федерации — доведение до самоубийства, если таковая будет мне предъявлена компетентными лицами, я готов им дать в любую минуту. Во-вторых, ставя свой вопрос именно в такой плоскости, вы изволите обвинять меня в том, что господин Слепнев решил расстаться с жизнью из-за того, что я лишил его, видите ли, «дальнейших жизненных перспектив»? Но это же чушь собачья! Мы вернемся к этому вопросу позже. А пока я сам хочу спросить: а что, господин Керимов не собирается порешить свою жизнь? Нет? А господин Затырин вам тоже ничем подобным не грозил? Странно. Вот смотрите. Подполковника я фактически отправил под арест. То есть в буквальном смысле лишил некоторых перспектив. С Керимовым у меня вчера состоялся очень нелицеприятный и жесткий разговор, уверен, что он вам уже доложил. А они — ничего. Не повесились, не застрелились. Почему? Та же картина и со Слепневым. Мы ведь с ним просто побеседовали днем, буквально перед моим разговором с прокурором, — я у них побывал там, в поселке. И оставил судью в добром здравии, прокурор может подтвердить, по-моему, они даже виделись после моего отъезда. Так в чем же заключается моя вина? Он, кстати, когда застрелился-то?