Он лежал на куске брезента, разостланного либо на утоптанной голой земле, либо на прогнившем деревянном полу. Руки были спеленаты чем-то липким за спиной, точно также связаны были и щиколотки ног. Под головой — это он почувствовал сразу — лежала, видимо, его собственная фуражка.
Узкий луч света от нестерпимо сильного фонаря бил прямо в глаза, слепя и не давая возможности поглядеть по сторонам.
— Что, мусор, очухался? — услышал он равнодушный низкий голос. — Что ж ты, падла, так фраернулся?
Хотел ответить, но только тут понял, что и губы его тоже залеплены. Обычно это бандиты делают с помощью широкой ленты скотча. И тут был, похоже, тот случай. Значит, он в руках бандитов? Но почему?!
На его участке никаких разногласий с бригадой Прапорщика у майора не возникало. Каждый занимался исключительно своим делом. Сенькин получал свой доход от одних предпринимателей, братва — от своих, влияния практически не пересекались, значит, и претензий друг к другу быть не могло...
Но может быть, подумал вдруг майор, это они ему мстят за то, что во время зачистки подполковник Затырин велел взять с десяток бойцов, на которых упало его подозрение в связи со взрывами и поджогами последней недели? Ну так это к Затырину! Он-то, майор, здесь при чем! Пусть сами разбираются! Или они просто не знают и потому взяли его? Так надо это дело быстро исправить!
И Сенькин забился, замотал головой, показывая, что срочно хочет говорить.
Черная рука со стороны резко, с болью, сорвала с его губ липкую ленту. И майор первым делом вдохнул полной грудью.
— Братаны, вы знаете, кто я? — задыхаясь, спросил наконец.
— Головка от ...! — грубо ответил тот же голос. — Че пасть раззявил, мусор? Колись по делу, а то хлебало обратно залепим. Кто братанов сдал? За что замели?
Спросили про самое неприятное. Надо выкручиваться. А это значит — валить на подполковника. В конце концов, лично от майора, от участкового, ничего не требовалось при зачистке. Ну назвал адреса, про которые спрашивал подполковник. Так это ж в основном кто? Сволота всякая, которая лично его не уважала и в грош не ставила. А с братвой он конкретных дел не имел никогда. Зачем же ее сдавать?
И вот это все он попытался сбивчиво и, захлебываясь в торопливости, изложить.
Самое поганое, что он не видел, кто перед ним, лиц не мог различить, а от луча фонаря проклятого слезы текли из глаз и еще больше слепили. Но им было наплевать на его страдания.
Последовали новые вопросы, кто придумал зачистку? За что избивали молодежь в клубе? Куда девок всех увезли? Где их насиловали и кто конкретно?