Орсини рассердил королеву. Изабелла нашла его удачной мишенью для развлечения, раз его гордыня и самомнение застилали ему глаза. Через несколько дней она вдруг сделала его старшим писцом. В скромном стане служителей пера и чернил начался нешуточный переполох. Теперь те, кто нещадно помыкали юношей, неожиданно оказались у него в подчинении. Бывший старший писец едва ли не слезами примчался на поклон к королеве, умоляя избавить их от Орсини. За несколько дней Орсини сполна отыгрался за недели нудного кропотливого труда в унылом темном кабинете. Однако вскоре Изабелла сжалилась над несчастными и избавила их от мстительного начальника. Теперь она сделала Орсини своим личным секретарем, что уже было местом весьма престижным. Кроме того, Орсини была дарована грамота, где было черным по белому написано, что ему жалуют титул виконта де Ланьери и «родовое поместье Ланьери с лесом и лугами». Орсини не знал, что и думать. Он оказался в такой ситуации, когда лучше было не думать вовсе, принимая все как есть. Постепенно он перестал задаваться вопросами. Скоро его нежданное возвышение перестало казаться ему шуткой или ошибкой. А презрение к своей особе, которое он ощущал ежедневно и ежечасно, трогало его мало.
Не будь Орсини столь несносен, Изабелла, пожалуй, не позволила бы себе столь открыто играть им. Иногда она задавалась вопросом, на что, собственно говоря, рассчитывает этот мальчишка. Он не мог не знать, что при дворе столь почетная должность, как личный секретарь королевы, не может надолго закрепляться за одним человеком, тем более, человеком низкого происхождения. Он не мог не знать, что спустя месяц-два его вышвырнут вон. Изабеллу мало волновало, куда он пойдет потом, привыкнув к жизни во дворце, однако думал ли он сам об этом? Даже если бы она, сжалившись над ним, позволила бы ему оставить себе титул, его «родовое имение» уже три года, как сгорело во время пожара, а его земли были клочком болотистой пустоши, не приносящей никакого дохода. Иногда взгляд королевы с любопытством останавливался на худом лице с тонкими сжатыми губами. Выражение упрямства, застывшее на нем, интриговало ее. Она ждала, что он выкинет какой-нибудь номер, чтобы удержать свое место. Однако он молчал, ни о чем не просил ее.
А потом она поняла, что он и правда не дорожил своей должностью секретаря. Но, осознав это, она еще сильнее ожесточилась против него.
А вышло все так.
Однажды утром она диктовала Орсини письмо. Ее взгляд рассеянно скользил по открывавшемуся из окна пейзажу, по аккуратно обсаженным можжевельником аллеям парка, и она часто забывала, о чем уже успела продиктовать, и Орсини каждый раз приходилось терпеливо перечитывать вслух написанное. На пороге кабинета появился слуга. Он с низким поклоном доложил, что к ее величеству пришел интендант финансов Гренгуар.