Должен признать, родители всегда делали все, чтобы я чувствовал себя несчастным. Я с этим смирился давно. Таковы наши железы, они выделяют что-то странное и извращенное, похожее на нас самих. Длинные ухоженные ногти матери были в моей крови. Я по-прежнему не спрашивал себя «почему». Тем не менее, я почувствовал благодарность к тетке и отцу, когда они ее от меня оторвали. Теперь я мог вернуться на кухню и допить ту свою рюмку.
Истерика получила новое содержание — вместо «почему» теперь слышались крики «где он». По всей квартире разносились полные отчаяния вопли. Каждый вовлекал каждого в свою партию причитаний и утешений. Для похорон никто себя не берег. Алкоголь в моих венах размышлял о том, что диагноз всегда один и тот же — какой невыносимой ни была бы боль, люди всегда еще невыносимее. Мне действительно стало легче, когда приехала «скорая» и появились люди в серовато-белых халатах. Им было не впервой спешить на помощь моей матери. Вот у кого было чему поучиться. Началась новая серия — уговоров и призывов успокоиться. У врача была смуглая кожа, бронзовый загар от природы. Малоподвижный и флегматичный, очки у него постоянно съезжали, когда он наклонялся над матерью, виднелись его сине-желтые носки. Молниеносно сверкнул шприц в руках толстой усатой медсестры. Одой рукой она расчистила дорогу среди заботливых родственников, другой начала раздевать пациента. Я воспользовался моментом и прокрался на кухню, где меня ждала новая выпивка. Она была мне нужна как никогда. Я весь прокис от ожидания, когда же все это кончится. А никак не кончалось. Я пошел в ванную и почистил зубы.
* * *
Брат уже плавал в формальдегиде, когда мать проснулась. Она со стоном подняла голову с мокрой от слюны подушки. Она щурилась через почерневшие веки, словно отвращение не давало ей открыть глаза. Тем не менее, меня она узнала. В какой-то момент, пытаясь оттолкнуть меня, ее обессилевшая рука задела мою щеку. Мне стало неприятно. Захотелось провалиться прямо на этом месте. Было страшно дышать, я весь превратился в какую-то требуху. Ее ладонь была такой же ледяной, как пот, от которого промокла моя одежда. Бледная, как застиранное черное, она казалась мне то сонной тенью, то дохлой вороной. Но меня было не обмануть. У нее внутри вращался огненный шар. Я видел, что она все предала анафеме. «Мне нужно его увидеть», ее воображение обезумело. «Я должна его спросить, почему он это сделал». Повисла мертвая тишина. Я молчал изо всех сил, полностью парализованный, только кадык предательски ходил вверх-вниз. Отец подскочил со стаканом воды, она с отвращением его оттолкнула. Ее вопрос было не утопить в стакане воды. Отец не отступал. Смочил пальцы и стал нежно массировать лоб матери. Гнусавым голосом он повторял ее имя, а другой рукой разглаживал складки ее платья. Я больше не мог это переносить. Сжал ее руку — бессмысленное проявление поддержки — и очень, очень скользящим шагом удалился. Я уполз в ванную, поплескал себе в лицо холодной водой и еще раз почистил зубы.