«Может, я в раю?», — мелькнуло в голове. Он продвинулся немного вперёд, больше всего боясь потерять в этом неистовом снегопаде ориентир. Он начал считать шаги до него.
Едва проступая сквозь белый бушующий морок, на него надвигался силуэт какого-то судна со сломанной мачтой. Оно намертво вмёрзло в лёд у самого берега.
«Летучий голландец»? Какой там, к чёрту, голландец? Ковчег? Совсем рехнулся! Вроде бы шхуна... Рыбацкая? Наверное, норвежец...»
Судно казалось вымершим. Но ведь это укрытие! И если там сохранилось хоть что-то деревянное, то это — огонь! Измученное сердце отозвалось громкими толчками, откликаясь на химерную мысль о тепле. О «камрадах», которые могли блуждать где-то поблизости, он не думал.
Внутри он обнаружил уйму деревянных обломков, и это обрадовало его так, будто эти доски и щепки были несметными сокровищами. Это была жизнь! Спотыкаясь и чертыхаясь, он обшарил все закоулки, но, кроме тряпья, резиновых сапог и позеленевшей глазурованной посуды ничего существенного не нашёл. На камбузе он обнаружил пригоршню щепок и стал хозяйничать у плиты. Найдя анкерок с солярой, он пережил то же сладостное чувство, которое испытывал когда-то в детстве..
Спустя пару минут в топке замерцал огонь. Он сидел, замерев, прямо перед огнём, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, каждой клеточкой вбирая в себя благодатное тепло. Даже голод не мог согнать его с места. Сунул прямо в огонь онемелые негнущиеся пальцы. На него стремительно навалилась слабость. Он внезапно ощутил острую боль в предплечье и пояснице и подумал, что это реакция согревающихся мышц на те неимоверные усилия, которых он приложил, чтобы вырвать, выдернуть, выцарапать свою сведённую судорогой плоть из смертельного ледяного кратера. Лежал бы он сейчас окоченевшим мешком костей в пропасти, и никто на целом свете не узнал бы, как он погиб и где. Он думал об этом отстранённо, спокойно, как будто не о себе, а о ком-то постороннем.
«А тут ещё этот фашист прицепился... Уже, наверно, и следов никаких не осталось, мигом замело. Метель за метелью. Проклятый остров! Холодный, белый, а может, и очень живописный, как для экскурсантов и туристов. Идеальный морг. Мечта патологоанатома! Не спать! Надо идти... Куда? И почему нельзя спать?»
Его объяла сладостная нега. Веки смежились, отяжелели, и он забылся.
Очнулся от того, что кто-то грубо тормошил его за плечо. Долго выдирался из сумрачных закоулков дрёмы. Сознание отказывалось оживать для яви, наполненной опасностью, стужей, смертью.
«Здесь никого нет... никого не может быть... я сам... один. На всей земле». Он силился расплющить глаза. Услышал стон. «Кто это?!» И сразу понял, что этот стон вырвался из него...»