— Нет, — отвечала мисс Брокльбанк. — Я просто обязана занять место мисс Грэнхем.
Она яркой бабочкой порхнула вокруг стола. Деверель наверняка надеялся, что Зенобия сядет с ним, но она выбрала место между Саммерсом и мною. Шляпка ее до сих пор болталась где-то на шее, так что золотистые кудряшки прикрывали щеку и ухо. И все-таки мне, даже с первого взгляда, показалось, что блеск ее глаз — вернее, того из них, что время от времени был обращен на меня, — дань яркости одеяния, а чересчур коралловые губы выглядят как-то ненатурально. Что касается духов…
Я еще не утомил вас? Ведь множество чаровниц на моих глазах вздыхали по вашей светлости — скорее всего тщетно… Дьявол меня побери, ну как тут найти возможность подольститься к крестному, когда он и вправду…
Но вернемся. Чаровница Брокльбанк — живое воплощение мужских представлений о женской внешности. Главное тут — не перефантазировать. В конце концов, я еще очень молодой человек! И могу потешить себя хотя бы восторженными речами, поскольку Зенобия — единственный достойный внимания предмет в нашей компании. И все же! Мне кажется, что во мне никогда не дремлет, как сказал бы мой любимый автор, «политик жалкий».[11] Не могу достать себе стеклянные глаза и рассыпаться в похвалах. Потому что мисс Зенобия явно пребывает в средних летах и пытается защитить увядающие прелести, прежде чем они окончательно исчезнут, с помощью постоянного мельтешения, которое наверняка утомляет ее не меньше, чем зрителей. Возможно, родители везут ее к антиподам в последней надежде? Среди заключенных и аборигенов, переселенцев и военных в отставке, надсмотрщиков и скромного священства… нет-нет, я несправедлив к барышне, она еще вполне хороша. Не сомневаюсь, что менее разборчивые из пассажиров воспылают к ней далеко не невинным интересом!
Но оставим на время Зенобию и обратим внимание на ее отца и на господина, что сидит напротив него, и которого я заметил, когда он вскочил на ноги. Его пронзительный голос перекрыл царящий вокруг шум:
— Мне хотелось бы донести до вас, мистер Брокльбанк, что я давний и упорный враг всяческих предрассудков!
Ага, перед нами мистер Преттимен. Боюсь, я довольно вяло его представил. Что ж, во всем виновата мисс Зенобия. Преттимен — толстый, раздраженный коротышка. Вам он известен. А я установил — не важно как, — что он везет с собой печатный станок, и хоть с помощью этого устройства вряд ли издашь что-то серьезней листовки, машина, на которой Лютер напечатал свою Библию, была немногим больше.
В ответ мистер Брокльбанк загудел, что просто не подумал. Это была шутка. Он вовсе не собирался задевать чьи-то чувства. Традиции. Привычки.