Два огромных глухаря, отливая воронеными спинами, сражаются на обочине: только перья, как копья, трещат. Сейчас пали по ним из пушки - не расступятся. Вот один другому наступил на крыло, забавно прыгают. Андрей хохотнул и зажал рукой рот.
Но весенний глухариный карнавал ноль внимания на смех. Круг все теснее и гуще, подходят все новые и новые пары, уже и сосчитать невозможно.
- Что, Андрюха, пальнем по той парочке?..
- Не надо, дед, - поспешно отвечает Андрей, - ведь у них пир. А на пиру не убивают. Смотри. И солнце сейчас начнется...
Андрей замирает...
Ободняло. Солнце вытянуло росу сереньким туманом, просеяло ее между деревьев, а мы приготовили завтрак из свежей рыбы. Наелись, котомки за спины и вперед.
Патыма отступила в свое русло, оставив удобную для ходьбы террасу. Над водой рыдают кулики.
- Дед, а вдруг их нет?
- Не переживай раньше времени. - У самого тоже это опасение давно завязло в горле.
Уже и до хижины недалеко. Прислушиваемся, не лают ли? Нет, не лают.
- Устал? - спрашиваю.
- Переживаю, - отвечает пацан.
- Знаешь, Андрюха, подойдем и напугаем их.
- Правильно, дед, зададим им.
Андрей выпячивает вперед грудь и ширит шаг. Вот и хижина показалась. Сразу узнали, хоть и место изменилось, как-то все стало по-другому. Высоко оголились берега.
Вдруг из кустов вылетает Голец и со всех ног бросается на Андрея, визжит, лает, не знает, что делать от радости. Ветка не встречает, уж не случилось ли чего с ней?
Заходим в хижину - лежит калачиком около настила, хвостом бьет о землю - виноватится. Глаза провалились, подтеки от слез, что ли. Два комочка шевелятся у нее на животе... Вот оно что!
Андрей на колени перед ней.
- Дед, - не может он удержаться от слез, - вот видишь...
Из-за палатки просовывается голова Гольца, в зубах у него мышь, осторожно положил около Ветки и на улицу...
У меня запершило в горле. Худой, одни мощи, ноги высокие стали. Сколько дней голодали, бедняги. А уйти не могли - дети... Ветка тоже встала, плоская, как доска. Сухари в мешке тут же, могли бы погрызть - не тронули. Даю сухарь, хрумкает жадно, как сахар.
Разложили костер, на скорую руку тюрю приготовили: кипятком залили сухари, масла в них, соли - готово. Кормим собак и сами едим. Понемногу даем, а то сразу объедятся.
Щенки худые, складками висит кожица. Андрей их с рук не спускает, за пазухой греет. Ветка сидит, щурит глаза. Собаки тоже плачут.
Мы смотрели на марь и не могли угадать, в каком месте стояла наша снежная крепость. Теперь марь кишела кочками, а закрайки озер колыхались бурой травой. Синели озера. В зарослях тальника петляла Патыма. И только по-прежнему сияли ослепительной белизной в лучах закатного солнца купола гольцов. Их еще резче подчеркивала ломаная линия леса. Самые дальние и глубокие распадки все еще были со снегом, будто заткнутые ватой.