Он затушил сигарету о подошву, старательно избегая взгляда Лилиан.
— Есть много того, о чем я тебе не рассказываю — не могу рассказывать, — и ты знаешь это.
Он продолжал растирать уже потухшую сигарету.
— Макс, посмотри на меня.
«Не могу, — подумал он. — Потому что если я так поступлю, то увижу ее в тебе и тебя в ней и не смогу сделать вид, что этого не существует».
Лилиан ждала, пока он поднимет на нее взгляд.
— Ты не прав, — наконец мягко сказала она. — Ты можешь все рассказать мне. Как другу.
«О господи…»
— Тебе нужно идти, — напомнил он.
Теперь Лилиан обиделась, и он постарался заслужить ее прощение.
— Если хочешь, могу подбросить тебя до Слимы на мотоцикле.
— О нас пойдут слухи.
— Мы же можем не обращать на них внимания.
— Тебе легко говорить. Ты уедешь, а меня все равно будут обсуждать.
Они расстались у подъезда, после того как Лилиан сообщила, что он снова приглашен на обед к ее тетушке.
— В самом деле?
— Ты ей нравишься.
— Вот уж не могу понять почему. Большую часть вечера я занимался с ней пустословием.
— Я знаю. Но она сама это сказала.
Лилиан заторопилась к бастиону Сан-Сальваторе в поисках шлюпки, на которой смогла бы переправиться через гавань Марсамксетт, и он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, спускаясь по склону улицы.
Неотвязные мысли о бумагах, копившихся на письменном столе, сопровождали его всю дорогу до порта. Именно здесь он поймал себя на том, что разворачивает мотоцикл и возвращается на заваленные мусором улицы Флорианы.
Он почти мгновенно отыскал нужное место — трещину между двумя скальными глыбами, расколотыми ударом бомбы. То, что было ему нужно, обнаружилось в паре дюймов слева, между обломками, хотя найти эту вещь, казалось, не было почти никакой надежды.
Он сдул пыль с наплечного шеврона и уставился на него. Трудно было поверить, что в этом клочке материи заключена такая разрушительная сила.
Высоко над головой тонкий луч света слепо шарил по ночному небу в поисках одинокого бомбардировщика. Может, он сбросит одно или два своих яйца прежде, чем возвратится на Сицилию, а может, вернется в другой день с более мощным зарядом. В любом случае самолет может служить угрожающей дубинкой, из-за которой защитники, покинув свои постели, должны будут выматываться, оставаясь на боевых постах.
Что бы там ни думать о немцах — а у него все еще оставалось двойственное отношение к ним, — они продолжали заниматься грязным делом войны с нескрываемой наглостью, которой было трудно не восхищаться.
Он перевел взгляд на клочок земли у своих ног и продолжил подниматься по склону.