Окружающие тоже заметили в нем перемены, потому что стали обращать внимание на его поведение. Мать сказала, что это печаль. Доктора же считали, что это последствия шока. Один доктор, молодой и полный желания польстить своему руководству, лепетал о каких-то клинических случаях травмы лобных долей. Были основания предполагать связь между ударом в лобную часть и уменьшением у субъекта способности испытывать эмоции. Такие слова, как «эмоции», ничего не говорили консультантам, и молодой доктор получил ценный урок: хорошей идея становится, только когда твой босс высказал ее первым.
За прошедшие годы накопилось достаточно научных данных, из которых родилась теория, но к тому времени он уже знал истину. Он не испытал ни шока, ни потрясения, просто потерял способность испытывать какие-то чувства. Словно смотрел на мир сквозь видоискатель камеры. Словно какой-то невидимый барьер стоял между ним и предметом его внимания.
Он уяснил это довольно быстро и быстро научился компенсировать, фабрикуя ответ, свойственный нормальному человеку. Должно быть, он неплохо преуспел в этом, потому что настал день, когда доктор сказал, что к нему вернулись мыслительные способности и он не нуждается больше в больничном режиме. Бинты уже были сняты, а шрам на лбу превратился в выразительную морщинку.
Порой он удивлялся, понимает ли мать что-либо в его действиях в те первые дни, когда он только делал первые шаги в новом мире. Он осознавал, что совершает ошибки, держа ее за руки и плача на ее плече в первую годовщину аварии, он понимал, что это плохо разыгрываемое представление, но со временем научился гораздо лучше лицедействовать.
Он готовился, репетировал, когда шел на прогулки, создавая широкий набор реакций: шок, удовольствие, ужас, веселье, любопытство, отвращение, удивление — все те эмоции, которыми он теперь не владел. Он учился запоминать шутки и анекдоты, которыми веселил окружающих. Усваивал, что звучит лучше всего и надолго запоминается. Понимать свою аудиторию было нелегким делом, особенно когда ты не чувствуешь никакой связи с ней. Все сводилось к внимательному наблюдению, на котором он и концентрировал свои усилия.
И снова помогали прогулки. Он начал видеть те вещи, мимо которых раньше скользил его взгляд, — не птиц, животных и растения, а людей и их поведение. Он замечал, что фермер-арендатор на другой стороне леса, толстый вдовец, всегда занимался стиркой в субботу по утрам, какая бы ни стояла погода, и если шел дождь, развешивал одежду в амбаре. Видел пожилую пару, которая почти каждый вечер выгуливала своих лохматых терьеров на холме, где неизменно останавливалась и целовалась, после чего начинала обсуждать купы можжевельника. А также загадочный черный седан, который каждый вторник между двумя и четырьмя часами останавливался на подъездной дорожке у крытого тростником дома на краю старого луга. В четыре или около того он наблюдал, как из дома спешит к машине молодой, преждевременно облысевший мужчина. А подбираясь между деревьями к дому, видел, как к отъезду машины женщина раздергивает портьеры спальни.