Максу было приказано выкинуть эту историю из головы и ни с кем не обсуждать под страхом военно-полевого суда. Гиффорд закончил свою речь цветистым выражением:
— Non omnia possumus omnes. He всё мы все можем… или что-то в этом роде.
— Простите, сэр, мой итальянский что-то заржавел.
Макс заметил тень улыбки на губах Эллиота.
— Это латынь. Вергилий. Из «Эклогов».
— Это значит — занимайтесь своей чертовой работой, Чедвик.
Слова эти произнес четвертый мужчина в комнате, с рыжими волосами и розовой, как у лобстера, кожей. Это были первые слова, которые он произнес, и его акцент так и кричал о его аристократическом происхождении, вызывая образы Хейнлейнской регаты, собачьей охоты и чаепития на газоне фамильного замка. Его бледно-голубые глаза были цвета толстого льда и, может быть, такие же твердые.
— Расскажите мне о Лилиан Флинт, — холодным командным тоном потребовал он.
Макса ошеломила эта просьба.
— Что именно рассказывать? Она заместитель редактора «Ил-Берги». И прекрасно справляется со своей работой.
— Ну, кому как не вам знать, учитывая, сколько времени вы проводите с ней.
Макс не обратил внимания на этот намек.
— Да, я считаю полезным проводить с ней время.
— Если не ошибаюсь, ее мать в Италии.
— Совершенно верно. Она находилась в Падуе, когда Италия объявила войну. Но никогда не считала ее своим домом.
— Домом? Я предпочел бы думать, что ее дом там, где ее муж.
Теперь дело было не только в холодных голубых глазах, а в их настойчивом проницательном взгляде, который вызывал беспокойство.
— Она не замужем.
— Почему вы об этом не говорили?
— Я не имел представления.
— Думаю, он профессор археологии в университете Падуи.
— Я тоже так думаю.
— И вы считаете возможным, чтобы человек занимал такой пост в итальянском университете, если не симпатизирует существующему режиму?
— Не знаю.
— А вы попробуйте предположить.
Макс был готов взорваться, но прилагал усилия, чтобы держать себя в руках. Он видел, к чему все ведет. Он занимался боксом в Оксфорде и теперь был на пределе, потому что надоедливые джебы[1] сыпались на него, заставляя потерять осторожность и пропустить сокрушительный удар.
— Поскольку игра стоит свеч, — ледяным голосом сказал он, — я ставлю на кон мою работу, мою репутацию и даже мою жизнь ради лояльности Лилиан.
Рыжеволосый явно развеселился.
— Нет нужды в таком красноречии. Неужели вы хоть на мгновение предположили, что она могла бы работать заместителем редактора, если бы мы не придерживались такого же мнения?
— Так что же вас интересует?
— Меня, майор Чедвик, интересует вот что. Мы ее ценим, нам нравится, что она делает, мы учитываем тот факт, что вдвоем вы работаете слаженно. Она склонна временами действовать, так сказать, по ветру, но читатели ценят ее откровенное мнение, и важно, что она дает выход их раздражению. Вы же смягчаете ее самые экстремальные взгляды. — Он сделал паузу. — Так что, как видите, вы должны быть вполне удовлетворены ходом дела, и будет весьма печально, если пристрастный подход помешает справедливому решению вопроса о ее дальнейшей работе.