Я спросил у соседей, что это за новый жилец в нашем доме.
— А, этот-то… Комнату с семьей снимают. В двенадцатой квартире на третьем этаже.
Потом я еще несколько раз видел этого незнакомца, и мы быстро кивали друг другу и расходились… Мне больше всего запомнилось его острое, с резкими скулами, какое-то чуть хищное лицо, с такими же пронзительными глазами — то ли волка, то ли рыси.
Вскоре я уехал с Малого Казенного переулка, но лицо это — значительное, вся его подобранная, ладная фигура запомнились мне.
Этим же летом я закончил Высшие сценарные курсы и уехал с друзьями в Гагры. Они были тоже кинематографистами, заканчивали ВГИК — было легко, весело, бесшабашно, как только бывает на самом пороге большой и обязательно славной жизни. Говорили часто ночи напролет. Друзья очень хвалили новый фильм «Иваново детство», который я не видел, и называли имя режиссера — Андрей Тарковский. Мне оно ничего не говорило. Потом я прочитал в «Известиях» статью Константина Симонова, в которой была дана почти восторженная оценка фильма, а главное, предрекалось большое будущее его режиссеру…
Вскоре пришло известие, что на Венецианском фестивале «Иваново детство» разделило главный приз «Золотой лев» с фильмом «Семейная хроника» Валерио Дзурлини. Для тех лет это было что-то неимоверное… Триумф! Мировая слава… Венец мечтаний всех нас, Молодых кинематографистов, только входящих в искусство в начале шестидесятых годов.
Вернувшись в Москву, я на следующее же утро побежал к ближайшей киноафише посмотреть, где же идет «Ива; — ново детство». К моему удивлению, я с трудом нашел три — четыре кинотеатра и то на окраине, где показывался этот фильм, к тому же были только утренние сеансы…
Некоторое время я старался смотреть фильм отстраненно, стараясь не поддаваться непосредственным ощущениям: «Что же в нем такого особенного? Почему именно он… Почему?»
Я не заметил того момента, когда меня начал бить озноб!
Какая-то высокая тревожность царила на экране… Дело было не только в сюжете, не только в истории мальчика… Во всем повествовании, в каждом кадре была магия поиска гармонии мира среди крови и грязи войны…
Режиссер как бы нащупывал и осторожно, но все настойчивее вливал в зрителя властную силу изначальной и непобедимой красоты и совершенства мира. Перед ней была бессильна даже война… Он увлекал тебя куда-то в изначальный мир жизни. Где речные утренние туманы… бегущие дети… кони в предутреннем тумане… прекрасное лицо матери… животворящая вода старого колодца…
Я вышел из кинотеатра и ослеп от осеннего солнца. У меня чуть кружилась голова, и чувство глубокого счастья наполняло все мое существо. Я не знал, как назвать такое состояние — пароксизмом от встречи с прекрасным? Ожиданием огромной жизни?.. Почему-то именно моей. Нет, я был в здравом уме, и не все в фильме мне одинаково понравилось, но главное было в другом — я реально увидел, что может сделать человек моего… Моего… поколения. И, значит смогу и я.