Так упрашивали они меня, и от этого душа моя пришла в еще большее смятение. Едва совладав с собой, я посмотрел на своих детей. Дочке, должно быть, шел уже девятый год, а сыну - шестой. Глядя на их утонченные личики, сразу можно было сказать, что они не низкого звания. О, как велико было искушение прижать их к груди и прошептать: "Это я, ваш отец". Но и на сей раз я остановил себя: нет, если я дам волю слабости, все долгие годы отшельничества пойдут прахом, и никогда уже не удастся мне ступить на стезю Будды. Вообразите, чего стоило мне сдерживать себя.
Между тем дети раскрыли изукрашенный ларец и - кто только их этому обучил? - принялись деревянными дощечками сгребать пепел. Глядя на них, я не мог вымолвить ни слова, лишь молча утирал слезы.
Спустя некоторое время я спросил:
"Неужели больше некому позаботиться о прахе вашей матушки? Ведь вы еще так малы".
"Батюшка наш постригся в монахи, - отвечали они, - и где он теперь неизвестно. О нас заботится дедушка, старый слуга, но сегодня мы не взяли его с собой".
Больше они не в силах были ничего сказать и заплакали навзрыд.
Я принялся было читать молитву, но слова не шли у меня с языка. "Зачем только я надумал побывать в родных местах!" - корил я себя в душе. Кое-как совладав с собой, я все-таки прочел заупокойную молитву. Тут внезапно заморосил дождь, и капли посыпались с веток, точно слезы. Глядя на них, девочка молвила:
"Матушка наша была родом из столицы. От нее узнала я, что поэзия укрощает свирепых демонов, смягчает сердца жестоких людей, побуждает Будду внимать обращенным к нему молитвам. Величайший стыд для женщины, если она не умеет слагать стихи, считала матушка, поэтому я с семи лет научилась соединять слова в стихотворные строчки. Вот и теперь мне пришло на ум стихотворение:
Даже деревья и травы Об участи нашей скорбят. Капли повисли на листьях, Готовы пролиться, Как слезы.
Стоило мне услышать это стихотворение - и последняя решимость покинула меня, исчезла, словно иней, словно роса. Я был не в силах больше таиться от них. С губ моих так и рвались слова: "Это я, Рокуродзаэмон, ваш отец!" Но нет, обуздал я себя и на сей раз, негоже давать волю чувствам. После стольких лет отречения от мирской суеты могу ли я взвалить на себя бремя привязанности к собственным чадам ? Нет, подобные мысли может питать лишь слабовольный человек, устыдился я в душе своей и сказал:
"Превосходное стихотворение! Такое способно повергнуть в печаль даже богов и будд. А как, должно быть, радуются вашему искусству покойные родители! Даже я, простой монах, не сведущий в изящных искусствах и тонких переживаниях, бессилен сдержать слезы, слушая ваше стихотворение. Ни один человек, если у него есть сердце, не может остаться безучастным к вашей скорби. Видно, неспроста оказался я в этих краях и стал свидетелем вашего горя. Наша встреча была предопределена еще в прежнем рождении. Трудно мне покинуть вас, но ничего не поделаешь - пора в путь".