Под койками прячутся от дневного света порожние водочные бутылки.
— Зарплату выдавали недавно?
— Третьего дня, Сергей Степанович! — ответила с порога тоненькая девушка. — Не сегодня-завтра сдавать унесут посуду. Уже на хлебе да на чае сидят…
— Да-а-а… — тянет майор и начинает разминать в длинных костлявых пальцах пухлую беломорину. — Да-а-а…
В бараке живут его «подшефные», как невесело шутит иногда Субботин.
Их пятеро.
Майор сам просматривал их новенькие паспорта, полученные по справкам об освобождении. Все освобождались досрочно, по решению комиссий. Майору очень хотелось верить, что эти решения не ошибочны.
И — не верилось.
«Надолго?» — спрашивал он, заранее зная ответы: «Всё, начальник. Завязано. Хватит. Надо трудиться честно…»
Все они всегда отвечают так.
Леспромхоз принял многих. И вот эти пятеро оказались на самом дальнем участке. Одни в полупустом новом бараке. Там, где кончается дорога.
Из местных лесорубов только Фома Ионыч, назначенный мастером участка, поселился в прирубе. Ревматизм заставил перебраться поближе к месту работы. Чтобы не оставлять деда в одиночестве, внучка его Настя устроилась уборщицей в общежитие.
Остальные рабочие предпочитали жить в Чарыни. Пусть за три километра от лесосеки, зато с женами и ребятишками. Под своими крышами, возле своих огородов и худосочных яблонь. Несколько человек дальних в той же Чарыни «стояли на квартирах». Платили за стол, за стирку, за призрачное иногда сознание, что живешь дома, не в общежитии.
У пятерых, занявших половину барака, не было ни жен, ни яблонь, ни собственных крыш. Даже телогрейки, брезентовые куртки и постельные принадлежности им выдали в леспромхозе. Собственными были только две бритвы на всех, да у каждого — по колоде затрепанных карт. Их не влекло к домашнему теплу и уюту. Поэтому и решил наведаться сюда майор — на всякий случай.
Разглядывая ежащуюся на сквозняке девушку, майор выбирал слова для вопроса, который обязательно следовало задать:
— Как… ну, в общем, не пристают ребята, не дают воли рукам?
Настя вспыхнула.
— Нет. Днем они на работе, а вечером, если я в Чарынь не убегу, так деду книжки читаю. Мы сами по себе, они — сами по себе…
Майор запахнул шинель. Сутулясь, пошел к двери.
— Плохо, что они сами по себе. Плохо. Им бы с народом надо. А где его тут возьмешь, народ?
— Наш начальник говорил, что еще сюда лесорубов добавлять будут. И шесть новых пил «Дружба».
— Он наговорит, — буркнул майор и подумал, как нелегко будет леспромхозовокому начальству комплектовать здесь рабочую силу. Кой черт согласится в этакую глушь забираться, в медвежий угол?