— Чего это напарник у тебя? Приболел? — спросил он у Скрыгина, копавшегося в магнето «Дружбы».
— Нет вроде… — тот поднял голову, глянул в сторону товарища и скорбно дернул углом рта: — Это он так чего-то…
— Чего — так?
Фома Ионыч протирал очки, поэтому близоруко щурился. Скрыгин расценил прищур как подозревающий в чем-то, вынуждающий на признание взгляд. Признаться Скрыгин мог только в одном:
— Не ладится у нас, мастер. Вот и психует Борис. Характер у него дурной в этом отношении…
Фома Ионыч надел очки, взгляд его стал обычным — приветливым, чуть-чуть лукавым. Но начатый разговор приходилось продолжать. И Скрыгин продолжил:
— Старт взял, а до финиша далековато. На первом круге сошел. Скис!
Глаза мастера в самом деле насторожились, посуровели. Так подергивается льдом вода. Он вытащил из кармана трубку, повертел в руках, спрятал обратно. Спросил неохотно, натуженно:
— Ты что… разве тоже из этих… из блатных?
Парень растерялся настолько, что уронил какой-то винт. Железо брякнуло о железо, звук на морозе отдал звоном стекла.
— Да что вы, Фома Ионыч? Ни с какого боку, честное слово…
Тот сомнительно покачал головой:
— Слова у тебя такие все… Блатные вроде…
Улыбаясь во весь сверкающий рот, Скрыгин потянулся было к затылку — выскрести оттуда подходящую фразу, которая не ударила бы по самолюбию мастера. Вспомнив, что рука перепачкана в машинном масле, не донес. Сказал, отворачиваясь:
— Это, Фома Ионыч, спортивная терминология. Физкультурная. Ну, скажем, на состязаниях по бегу…
Самолюбие старого лесоруба не пострадало — он не думал о самолюбии. Глаза потеплели, оттаяли. Опускаясь на бревно рядом с Василием, извиняющимся тоном объяснил:
— У тех тоже тарабарщина, у блатных… Так, говоришь, скис солдат?
Скрыгин сожалеюще вздохнул: нельзя было не согласиться — и не хотел соглашаться. Не позволяла гордость. Она у них с Борисом одна. Именно солдатская.
— Обидно ему, Фома Ионыч. В армии благодарности получал, а тут…
Он махнул рукой, с упреком посмотрев на заснеженный лес. Скис! Даже говорить о таких вещах тошно! Но мастер не спешил обрывать разговор:
— Это верно, если криво да косо пойдет дело — пропадает охота. Сердце не лежит. А назавтра, глядишь, другой смак.
— Нам бы, Фома Ионыч, раз-другой сделать норму, там бы пошло! Чтобы Борька поверил в свои возможности… Лес бы, что ли, получше попал! Не эта проклятая осина — две трети дня на сучки уходит. Рубишь, рубишь…
Задумчиво рисуя палочкой загогулины на глади не растоптанного еще снега, Фома Ионыч, казалось, не слушал Скрыгина. Да тот и говорил больше себе, мечтал вслух.