— Саня, держи форс! На тебя вся надежда!
— Саня, не продешеви! Один на базаре!
— Саня, не тушуйся!
Гармонист и не думал тушеваться. Улыбаясь без тени смущения, он заявил, сдвигая на затылок кубанку:
— Репертуар — как в джазе Утесова. Вальс «Дунайские волны» с любого конца или из середины. Для желающих могу «Катюшу». Кому мало — приходите через полгода.
Судя по бойкости, вступление было заученным, произносилось не раз. В зале зааплодировали, закричали:
— Давай!
— Жми!
— Просим!
Гармонист, нарочито высоко задрав голову, проследовал к возвышению, где сложили скамейки. Носовым платком обмахнул конец одной из них — скоморошничал.
Спросил:
— Откедова прикажете?
— С конца!
— С боку! — в тон ему закричали в зале.
Сбычившись, чтобы видеть клавиши, парень сразу посерьезнел. Но первые аккорды старого вальса оказались сносными при возможностях гармони.
Сталкиваясь, мягко шаркая валенками, закружились пары. На скамьях возле стен сидели теперь парни со сброшенными пальто девушек на коленях. Пересмеивались, кивая на танцующих товарищей, которых оказалось почему-то очень немного. В основном танцевали девушки, кавалеров не хватало.
Сразу стало жарче. Усачев повертел головой, высматривая, куда повесить бушлат.
— Давай мне, — сказал Василий.
Одернув гимнастерку, Борис повернулся к Насте:
— Разрешите?
Его начищенные сапоги скользили неслышно, умудряясь не цепляться за неровности пола. Эти сапоги, белый подворотничок и офицерский ремень обращали внимание. Взгляды, бросаемые на партнера, грели Настю приятным теплом и чуть-чуть смущали.
Гармонист, игравший с напряжением неопытности, внезапно оборвал музыку.
— Дозвольте передохнуть, упрел! — басом попросил он.
— Одну минуточку! — улыбнулся Насте Усачев и, лавируя между остановившимися парами, провожаемый удивленными взглядами, направился к возвышению.
— Привет музыканту! — неторопливым движением он поставил ногу в блестящем сапоге на нижнюю ступеньку эстрады. Кивком показал на гармонь: — Вроде у нее нижнее «ля» чего-то хрипит….
— Играете? — догадался гармонист.
— Маленько. Разрешите попробовать?
— Пож-жалуйста! — широким голосом сказал парень, освобождая плечо от ремня. — С нашим удовольствием…
За предупредительностью пряталась обида, но ее не заметили.
Примолкнув, зал ожидал.
— Первобытная техника, — покачал головой Усачев и, демонстрируя пренебрежение, повертел гармошку в руках. — Давно на такой не пиликал…
Видя, что парень не догадывается уступить место, он привалился спиной к груде скамеек, молниеносно пробежал пальцами по ладам и без перехода заиграл краковяк. В разных тональностях, щеголяя вариациями, извлекая из гармошки все, что она могла дать.