— Кабы не знал я вас, вовек бы не поверил, — проговорил с расстановкой Бекетов. — Когда я встретил Рината на Ангаре, я так и подумал — пришлые людишки. Потому и обвинил я вас в злодействах ватажки Хрипунова. И вот оно как вышло…
— Пётр Иванович, но ты должен понять, что я рассказал это сейчас только потому, что Сокол давно добивался для тебя места в Совете, — глянул на раскрасневшегося казака майор.
— Не дитё, разумею! — нахмурился Бекетов. — Что же с державой вашей стало? Не понял я сего.
— Да мы и сами не понимали, а когда уразумели — уж и поздно стало. Словно дурной сон это был, морок.
Долго Сазонов рассказывал товарищу о делах давно минувших лет, будто душу изливал, хотел выговориться. Поведал про великую державу, созданную беспримерным трудом миллионов людей, щедро омытую потом, слезами и кровью. Казак слушал, недвижным взглядом смотря сквозь весело переговаривавшихся амурцев, которые всё ещё обсуждали перипетии недавнего боя.
— Да, измельчал народ русский, — покачал головой Бекетов.
— Может, в этом всё и дело? — покачиваясь в седле, отвечал Алексей Кузьмич. — Для того и свели — вас, собиравших Русь, и нас, её промотавших? И стало быть, наша задача состоит в том, чтобы этого не допустить в будущем! А ослабла держава из-за глупости людской и корысти.
— Вы теперь желаете глупость и корыстолюбие людское известь? — горько усмехнулся казак. — Несбыточно се!
— Несбыточно, — согласился Сазонов. — Но необходимо в нашей державе создать такие условия, чтобы порочный человек не мог во власть и носа своего казать. Над этим Сокол с помощниками работают. Наши дети будут решать этот вопрос. Но и глупость глупости рознь, — продолжил Алексей. — Усольцев для воеводы глуповат, а атаман справный. Стало быть, над ним человек нужен, а его самого единоначальником ставить никак нельзя.
— А я, видимо, гожусь в воеводы? — ухмыльнулся Пётр Иванович.
— Годишься, — серьёзным тоном ответил Сазонов. — Иначе в Совет не попасть.
Бекетов кивнул и замолчал, машинально охлопывая коня по шее. Слишком многое он сегодня узнал — будто бы придавило ему плечи этим знанием. Потому как тяжко знать то, что не суждено человеку знать — ни царю, ни патриарху.
— И кто же народ русский стал на части рвать? Ляхи? — хмуро проговорил казак, сведя брови и насупившись. — Или глупцы те да корыстолюбцы?
— Ляхи, — согласился майор, — да угры с австрияками начали, а они продолжили с неменьшим рвением.
— Так что же мы тут диких степняков по степи гоняем?! — взорвался Бекетов. — Коли надобно ляха зубами рвать, а руса из дурмана папёжного выручать!