За время нашего знакомства я получал от него и другие небольшие подарки: то банку консервов совершенно неописуемого свойства, каких нельзя достать ни в одной лавке, до того мудреных и противоестественно пряных, что их с одинаковым успехом можно было бы назвать и мясными, и растительными, и вообще неорганическими; то безобразных китайских болванчиков — «на счастье»; то дьявольское пиротехническое устройство, действовавшее как-то судорожно, через неправильные промежутки времени, иногда вплоть до следующего утра. Со своей стороны, я давал ему уроки английского произношения, от которых, признаться, не ждал толку, а также заставлял его переписывать отдельные предложения — это он делал великолепно. Помню, как однажды его удивительная способность к имитации привела к плачевному результату. Готовя для него пропись, я нечаянно посадил кляксу на какое-то слово, тщательно соскоблил ее и по тому же месту четко вывел недостающие буквы. Каково же было мое изумление, когда Ко Си с торжеством преподнес мне свое домашнее задание, в котором эта оплошка была старательно воспроизведена и исправлена куда изящнее, чем у меня!
Наши отношения, какими бы доверительными они ни были, никогда не перерастали в настоящую дружбу. Его симпатия и простодушие, подобно его цветам, были всего-навсего добросовестной подделкой — в данном случае подделкой под мое доброе к нему отношение. Я уверен, что и его на редкость безучастный смех не имел ничего общего с веселостью, хотя я не назвал бы его натянутым. Мне казалось, что своим безупречным подражанием он как бы старается уклониться от какой бы то ни было ответственности: за все пусть отвечает учитель! Когда я заговаривал с ним о новейших изобретениях, он встречал это с несколько снисходительным вниманием, как бы взирая на них с высоты трех тысяч лет китайской истории.
— А правда, чудесная штука этот электрический телеграф? — спросил я его однажды.
— Осень холосо для меликанса, — отвечал он со своим обычным безучастным смехом. — Много-много заставляй скакай.
Не могу сказать, спутал ли он телеграф с гальваническим током или просто подсмеивался над спешкой и суматохой американской жизни. Он был одинаково способен на то и на другое. Что до телеграфа, то всем нам было известно, что у китайцев у самих существует какой-то способ быстро и тайно сноситься между собой. Всякая новость, которая могла пагубно или благоприятно сказаться на их делах, распространялась между ними задолго до того, как доходила до нас. Обыкновенная корзина с бельем, присланная из прачечной, которая находилась у реки, могла таить в себе ворох новостей, а клочок рисовой бумаги, сиротливо валявшийся в дорожной пыли, оказывал такое действие, что целая артель бродячих китайских рабочих обходила наш поселок стороной.