Главное — смотреть невинно. Словно ничего не
происходит, что так и есть.
Точь-в-точь девочка, намалёванная розовым мелком
на очень старой стене, внезапно смытая дождём.
А жажда — моя память о жажде: я внизу, на дне
колодца, и, помнится, всё пью и пью.
Как та, которой ничего не нужно. Вообще ничего.
Рот зашит. Веки зашиты. Я забылась. Внутри
ветер. Всё замкнуто и ветер внутри.
Но безмолвие — явно. Поэтому и пишу. Я одинока —
и пишу. Нет, не одинока. Кто-то дрожит рядом.
Даже когда я говорю солнце, луна, звёзды, я имею в виду
то, что со мной происходит. А что я желала? Я
желала безукоризненной тишины. Вот и говорю.
Сладостно терять себя в образе, который
предчувствуешь. Я восстала из своего трупа и от —
правилась на поиск своей сути. Скиталица по себе
самой, я пошла к той, что спит в краю ветра.
Мое бесконечное падение в мое бесконечное
падение, где никто меня не ждал. И оглядевшись,
не ждёт ли меня кто-нибудь, я не увидела никого,
кроме себя.