А тем временем я осуществил последнюю свою операцию в качестве агента германской секретной службы. После того как Мата Хари будет осуждена как Х-21, другие сотрудники германской секретной службы, действительно проделавшие ту работу, которую я ей приписал, облегченно вздохнут. Эльспет Шрагмюллер будет в большей безопасности, а разведывательная сеть Центральных держав станет прочнее.
Когда Мата Хари поставят к стенке, я смогу сказать себе: «Молодец».
В тот вечер я выпил за собственное здоровье лучшее шампанское, привезенное из Реймса. Осушив бокал, я разбил его вдребезги.
Приехавшая в Виттель Герши была ничуть не похожа на сестру, мать или тетушку кого-то из выздоравливающих, хотя на ней была плотная вуаль и скромная одежда. Разве можно было скрыть призывную походку, пышность тела, огромные трепетные ресницы. Едва появившись, она стала сенсацией.
Каким образом Герши меня отыскала, я ее не спросил. Она направилась прямо ко мне в гостиницу, один из огромных корпусов, в которых в 1890-х годах обитали больные, приезжавшие на воды. Ей сказали, что капитан Лябог куда-то вышел. Пусть смуглая дама подождет.
— К вам дама, — произнес военный писарь, указав мне на нее, едва я появился. И тотчас все бездельники навострили уши и повернули в нашу сторону головы. — Она не назвала своего имени, капитан…
Герши сидела в просторном кресле, сложив на коленях затянутые в перчатки руки и поджав ноги, не обращая никакого внимания на окружающих. Над ее головой висел плакат, на котором был изображен человек, прижавший палец к губам: ХРАНИ ТАЙНУ, КРУГОМ ШПИОНЫ! На другом плакате был изображен кайзер в виде Антихриста — вместо усов трезубцы, на голове — шлем о семи рогах. Кое-кто из нас, не очень-то полагаясь на Господа Бога, считал, что пропаганда такого рода в одинаковой мере способствовала как развитию пораженческих настроений, так и укреплению воли к победе.
Я направился к ней с распростертыми объятиями и бьющимся сердцем. К черту этого Ляду и его инсинуации. Возможно, когда-то в самом начале войны, когда она всем казалась романтичной, Мата Хари и играла роль этакой роковой женщины-агента. Фрицы были в нее влюблены, но не в меньшей мере ее любили и французы.
Она испытующе взглянула на меня, потом изящно поднялась с кресла и крепко обняла за шею. Каким же я был ослом: обидевшись на мою голубку из-за этого толстого грубияна, столько лет не видел ее!
— Папа Луи, cher папа Луи, — шептала она мне на ухо.
— Ма fille, ma fille, ma fille![116]
— Скажи мне…
— Скажи мне…
Смеясь и чуть не плача, мы попытались перебросить мостик через трещину, разделявшую нас, размером в четыре года. И напрасно. Едва мы обнялись, как она исчезла.