При его появлении по углам зашуршало, крохотное серое тельце мелькнуло на фоне белой стенки стеллажа. Видимо, мыши в новом мире чувствовали себя прекрасно.
Магазин оказался разгромлен. И самое удивительное заключалось в том, что следы погрома выглядели свежими: кто-то совсем недавно шарил по полкам, громил стеклянные витрины и выгребал на пол содержимое холодильных ларей. Правда, судя по следам, мародерам не повезло: найти что-либо съестное здесь уже было проблематично, практически всё давным-давно сгнило. Неизвестные погромщики раздраконили шкаф с водой, но, к счастью, не смогли унести все бутылки…
Забыв обо всем на свете, Егор схватил ближайшую и, даже не пытаясь открыть крышку, срезал горлышко ножом. Пшикнуло. Он стал жадно пить. Вода оказалась скверного вкуса, но в тот момент это не имело значения: организм, казалось, впитывал влагу еще до того, как она попадала в пищевод и желудок.
Шелест множества мягких лап, донесшийся с улицы, заставил Егора оторваться от воды. Он укрылся за витриной, крепче сжал оружие и с ужасом вглядывался в просвет. Вот сейчас в разгромленный магазин ворвется стая собак, и всё закончится крайне паршиво…
Но собак не было. Шум стих. Немного подождав, Егор выбрался из укрытия и пошел вдоль полок, стараясь обнаружить хоть что-нибудь годное в пищу. Ведь ослепляющая жажда оказалась лишь авангардом чудовищного голода. И если к магазину Егор шел, думая лишь о воде, то теперь в мыслях закружились домашние пельмени в золотистой корочке плавленого сыра, наваристая гречневая каша с тушенкой…
Живот тоскливо забурчал, под ложечкой засосало, по мышцам прошла судорога. Думать о еде становилось не менее опасным, чем без нее обходиться. Встряхнувшись, Егор постарался сосредоточиться на дальнейших планах, а еду стал высматривать как бы между делом.
Следовало провести разведку, попробовать найти живых людей. Обилие мертвецов на улице ничего хорошего в этом смысле не сулило, но оставаться жить в чудовищном склепе, в который превратился родной город, было выше его сил.
Вздувшиеся и даже лопнувшие консервы, покрытые слоем ржавчины. Бесформенные куски, бывшие, видимо, когда-то крупами. Ряды полопавшихся трехлитровых банок с темными комками внутри. Аляповатые этикетки, выцветшие от времени, но не потерявшие былого рекламного задора…
Со стены жутковато улыбался заяц, вырезанный из куска пластика. Видимо, привлекал внимание к сухим завтракам, от которых остались лишь гора пустых сморщенных коробок и ковер мышиного помета.
Проще всего из города было выбираться на запад, по Московскому тракту — благо начинался он рядом. Не давал покоя другой вопрос: что делать, если зона разрушения и смерти не ограничится городской чертой? Лес Егор любил и не раз ходил в одиночные походы на несколько дней. Но одно дело выйти на природу для отдыха и развлечения, и совсем другое — жить там постоянно. По сути, даже не жить, а выживать.