– Удивительно, сколь чувствительны вообще женские натуры, – продолжал без всякой последовательности Лапа, – я не говорю про почтенную супругу податного инспектора. Она превратилась бы в гору, если бы не плакала при всяком чуть – чуть удобном случае, но взгляните, например, на Елизавету Борисовну Можаеву: на ней лица нет! Взгляните на Захарову, у нее глаза красны, как сигнальные фонари. Да и муж ее огорчен, верно. Он вчера и на службе не был. Вы не знаете, что с ним?
– Он болен, простудился, – ответил Николай, – мы с ним оба были под дождем в ту страшную ночь…
– А! – протянул Лапа. – Гуляли! – и он вдруг рассмеялся. – Вы не рассердитесь! Я не над вашей прогулкой. Смешно, что сама Захарова и ее прислуга уверены, что он в отчаянье сидел запершись, а он вышел и гулял себе вволюшку.
– Откуда вы знаете, что он заперся? – грубо спросил его Николай.
– Господи, да ведь я живу у ее мамаши. Вон та чучело! Как же мне не знать‑то! И сильно промокли? – вдруг спросил он.
Николай усмехнулся.
– Теперь обсохли; что было, то прошло, – ответил он с насмешкою.
– Не пойму, чего так она убивается? – сказал словно про себя Лапа и вдруг погрузился в свою обычную спячку. Николай отошел к брату; брат любовно взял его под руку, а в это время Весенин говорил:
– В ее печали что‑то мистическое. Она, верно, очень религиозна…
Николай насторожился.
– Вы про кого говорите?
– Про Анну Ивановну, – ответил Яков, прижимая к себе его руку, а Весенин продолжал:
– Наша Вера Сергеевна очень ей сочувствует и теперь пригласила ее к нам на все лето.
– А когда вы едете? – встрепенулся Николай.
– Хотели сегодня, ну, а теперь придется отложить до завтра.
Процессия пришла на кладбище. Гроб с останками Дерунова внесли в церковь. Провожавшие меньшею частью вошли в церковь, большею – разбрелись по кладбищу.
Елизавета Борисовна под тенью огромной липы, скрытая мраморным памятником и кустами сирени, жадно схватила Анохова за руку и заговорила:
– Наконец‑то! В первый раз после этого ужаса. Если бы ты знал, как я измучилась! Ведь это не ты?
Анохов изумленно поднял плечи. Лицо ее сразу просветлело.
– Ах, как я рада! Я думала, вы встретились, заспорили. Он сказал грубость, ты вспылил… Ах, что я вытерпела! А потом, – она опять схватила его руку, – относительно их…
– Будь покойна, – ответил Анохов, – я видел Грузова (письмоводитель у нотариуса), и покойник не приносил их, ну а в бумагах я задержу их.
– Как?.. Анохов улыбнулся.
– Я внушил губернатору, что у Дерунова могут быть компрометирующие бумаги, и он по моей инициативе снесся с прокурором. При описи бумаг буду присутствовать я и, едва их замечу… – он сделал выразительный жест.